 |
|
Аллах великий наделил Камар-азЗамана от обеих его жен двумя детьми
мужского пола, подобными двум светящим лунам. Старший из них был от ца-
рицы Будур, и звали его царь аль-Амджад, и младший - от царицы Ха-
ят-ан-Нуфус, и звали его царь аль-Асад [248], и аль-Асад был красивей сво-
его брата аль-Амджада.
И они воспитывались в величии и изнеженности и, будучи образованны,
научились чистописанию, наукам, искусству управления и верховой езде,
так что дошли до высшего совершенства и до пределов красоты и прелести,
и женщины и мужчины прельщались ими.
И стало им около семнадцати лет, и они не покидали друг друга: вместе
ели и вместе спали, не расставаясь ни в какой час и ни в какое время, и
все люди из-за этого им Завидовали. И, когда достигли они возраста мужей
и украсились совершенством, их отец, уезжая, стал сажать их поочередно в
помещении суда, и каждый из них судил людей один день.
И случилось, по неизбежному велению и заранее назначенному приговору,
что любовь к аль-Асаду, сыну Хаятан-Нуфус, запала в сердце царицы Будур,
жены его отца, а любовь к аль-Амджаду, сыну царицы Будур, запала в серд-
це Хаят-ан-Нуфус, жены его отца. И каждая из женщин стала заигрывать с
сыном другой жены и целовать его и прижимать к груди, и когда мать
мальчика видела это, она думала, что это происходит от нежности и любви
к детям. И страсть овладела сердцами женщин, и они прельстились мальчи-
ками, и каждая, когда к ней входил сын другой жены, прижимала его к гру-
ди, и ей хотелось, чтобы он с ней не расставался.
И когда эта страсть продлилась над ними и они не находили пути к
сближению, обе женщины отказались от питья и пищи и расстались со сла-
достью сна.
Вот однажды царь отправился на охоту и ловлю и приказал своим детям
сесть на его место, чтобы судить, каждому по дню, как обычно..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемнадцатая ночь
Когда же настала двести восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царь выехал на охоту и ловлю и приказал
своим детям сесть на его место, чтобы судить, каждому по дню, как обыч-
но. И в первый день сел, чтобы судить, аль-Амджад, сын царицы Будур, и
стал приказывать, запрещать и назначать, и отставлять, и давать, и не
давать.
И царица Хаят-ан-Нуфус, мать аль-Асада, написала ему письмо, в кото-
ром старалась смягчить и показать ему, что она привязана и влюблена в
него, и поднимала завесу и осведомляла, что хочет его близости.
И взяв бумагу, она написала такие созвучия: "От несчастной влюблен-
ной, печальной, разлученной, чья юность из-за тебя скрылась и чье му-
ченье продлилось. Если бы я горе свое описала и ту печаль, что я испыта-
ла, и некую страсть переживала, и как плачу я и стенаю, себе сердце пе-
чальное разрывая, и как заботы мои сменяются и горести не прерываются, и
как я от разлуки страдаю, с тоски и горя сгорая, - право, было бы долго
в письме все это писать, и бессильны счетчики это сосчитать. Земля с не-
бом для меня тесна стала, и на других я надеяться и рассчитывать перес-
тала, и к смерти близка теперь я стала, и ужасы кончины испытала, и ве-
лико во мне пыланье и боль от разлуки и расставанья, и если б тоску свою
я описала, на это бумаги бы недостало, и от великих бед и изнуренья я
скажу такое стихотворенье:
"Коль стану описывать, какой я терплю огонь,
Недуг и любовь мою, тревогу, бессонницу,
Не хватит на всей земле ни свитков, ни перьев мне,
Чернил не останется, бумага исчезнет вся".
Потом царица Хаят-ан-Нуфус завернула эту бумагу в кусок дорогого шел-
ка, пропитанного мускусом и шафраном, и положила с нею ленты из своих
волос, которые ценностью были выше денег, а затем она завернула все это
в платок и отдала это евнуху и велела ему доставить платок царю аль-Амд-
жаду..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девятнадцатая ночь
Когда же настала двести девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царица отдала платок с письмом евнуху и ве-
лела ему доставить его царю альАмджаду. И этот евнух вошел, не зная, что
скрыто для него в неведомом, а знающий скрытое управляет как хочет.
И евнух, войдя к царю аль-Амджаду, поцеловал перед ним землю и подал
ему письмо, передав ему поручение, и царь аль-Амджад взял платок и раз-
вернул его и увидел бумажку, которую раскрыл и прочитал, а поняв ее
смысл, он узнал, что у жены его отца перед глазами измена и она обманула
его отца, царя Камар-аз-Замана.
И царевич разгневался великим гневом и стал порицать женщин за их де-
ла и воскликнул: "Да проклянет Аллах женщин-обманщиц, которым недостает
ума и веры!" - а затем он обнажил меч и сказал евнуху: "О злой раб, и ты
носишь письма, заключающие измену жены твоего господина! Клянусь Алла-
хом, нет в тебе добра, о черный по цвету и по странице твоих грехов [249],
о гадкий по внешности и по гнусной природе!"
И он ударил его мечом по шее и отделил ему голову от тела. И платок с
тем, что в нем было, он положил за пазуху. А потом он вошел к своей ма-
тери и сообщил ей о том, что произошло. И стал ругать и бранить ее, и
сказал: "Все вы одна сквернее другой! Клянусь великим Аллахом, если бы я
не боялся нарушить пристойность по отношению к моему отцу, Камар-аз-За-
ману, и брату, царю аль-Асаду, я бы наверное вошел к ней и отрубил ей
голову, как я отрубил голову ее евнуху". И он вышел от своей матери, ца-
рицы Будур, в крайнем гневе.
А когда до царицы Хаят-ан-Нуфус дошел слух о том, что сделал царевич
с ее евнухом, она стала ругать его и проклинать и задумала против него
козни. А царевич альАмджад провел эту ночь больной от гнева, огорченья и
раздумья, и не были ему сладки ни еда, ни питье, ни сон.
Когда же настало утро, его брат, царь аль-Асад, вышел и сел на прес-
тол своего отца, царя Камар-аз-Замана, чтобы судить людей (а его мать,
Хаят-ан-Нуфус, сделалась больна, услышав, что царь аль-Амджад убил евну-
ха). И царь аль-Асад, воссев в этот день для суда, судил и был справед-
лив и назначал и отставлял и приказывал и запрещал и жаловал и оделял, и
просидел он в помещении суда почти до захода солнца.
А царица Будур, мать царя аль-Амджада, послала за одной старухой из
злокозненных старух и высказала ей то, что таилось в ее сердце. И она
взяла листочек, чтобы написать послание царю аль-Асаду, сыну ее мужа, и
посетовать на силу своей любви к нему и страсти, и написала такие созву-
чия: "От той, кто любовью и страстью убит, тому, чей лучше всех нрав и
вид, в красоте своей превозносящемуся, изнеженностью кичащемуся, отвер-
нувшемуся от ищущих сближения, не желающему близости тех, кто покорен в
унижении, тому, кто суров и кому наскучил влюбленный, которого он изму-
чил, - царю альАсаду, чья превосходная красота и прелесть безукоризненно
чиста, чье лицо как луна сияет, чей лоб ярко блестит и чей свет сверка-
ет. Вот письмо мое к тому, кто от страсти мое тело размягчил и кожу с
костями разлучил. Знай, что терпенье мое ослабело, и не знаю я, что мне
делать; страсть и бессонница меня волнуют и терпенье и покой со мной
враждуют. Печаль и бессонница меня не покидают, и страсть и любовь меня
терзают, а изнурение и хворь не оставляют. Пусть душа моя тебя избавит,
если убить влюбленного тебя позабавит, и пусть Аллах тебя вовек сохранит
и от всякого зла оградит".
И после этих строк она написала такие стихи:
"Рассудило время, чтоб быть в тебя мне влюбленному,
О ты, чья прелесть как лик луны воссияла нам!
Красноречье ты и все прелести собрал в себе,
И в тебе одном, средь творений всех, светит блеск красот.
И согласна я, чтобы стал моим ты мучителем, -
Может, взгляд одни подарить ты мне не откажешься.
Кто умрет, любовью к тебе убитый, лишь тот блажен;
Нету блага в том, кто любви и страсти не ведает!"
И еще она написала такие стихи:
"О Асад, тебе, в любви сгорая, я сетую,
О, сжалься над любящей, тоскою сжигаемой.
Доколе рука любви так будет играть со мной?
Доколе бессонница и думы, и страсть и хворь?
То в море я, то стону от пламени жгучего
В душе, о мечта моя, - вот диво поистине!
Хулитель, оставь укоры! В бегстве ищи себе
От страсти спасения, из глаз проливай слезу.
Как часто в разлуке я кричал от любви: "О смерть!"
Но вопли и выкрики меня не избавили.
Хвораю в разлуке я - ее мне не вынести -
Ты врач, помоги же мне в болезни чем следует.
Упреки, хулители, оставьте и бойтесь вы,
Что может любви болезнь и вам принести конец".
Потом царица Будур пропитала листок с посланием благоухающим мускусом
и завернула его в ленты из своих волос - ленты из иракского шелка с кис-
точками из зерен зеленого изумруда, вышитые жемчугом и драгоценными кам-
нями. И она вручила бумажку старухе и приказала ей отдать ее царю
аль-Асаду, сыну ее мужа, паря Камар-аз-Замана, и старуха отправилась,
чтобы ей угодить, и вошла к царю аль-Асаду в тот же час и минуту.
А когда старуха вошла, он был в одиночестве и взял от нее бумажку с
тем, что в ней было, а старуха простояла некоторое время, ожидая ответа.
И тогда царь альАсад прочитал бумажку и понял, что в ней заключается, а
после того он завернул бумажку в ленты и положил ее За пазуху. И он
разгневался сильным гневом, больше которого не бывает, и стал проклинать
обманщиц женщин. А потом он поднялся и, вынув меч из ножен, ударил ста-
руху по шее и отделил ей голову от тела.
И затем он встал и пошел и, войдя к своей матери, Хаят-ан-Нуфус, уви-
дел, что она лежит на постели, больная после того, что с ней случилось,
из-за царя аль-Амджада. И царь аль-Асад выбранил ее и проклял, и вышел и
встретился со своим братом, царем аль-Амджадом, и рассказал ему обо
всем, что у него было с его матерью, царицей Будур. Он сказал, что убил
старуху, которая принесла ему послание, и воскликнул: "Клянусь Аллахом,
о брат мой, если бы я не стыдился тебя, я бы обязательно сию же минуту
вошел к ней и срубил бы ей голову с плеч".
И брат его, царь аль-Амджад, сказал ему: "Клянусь Аллахом, о брат
мой, со мной случилось вчера, когда я сел на престол царства, то же, что
случилось с тобой сегодня: твоя мать послала мне письмо, содержавшее та-
кие же речи". И он рассказал ему обо всем, что у него случилось с ма-
терью царя аль-Асада, царицей Хаят-ан-Нуфус, и сказал: "Клянусь Аллахом,
о брат мой, если бы я не стыдился тебя, я бы обязательно вошел к ней и
поступил бы с ней так же, как поступил с евнухом".
И они провели остаток этой ночи, разговаривая и проклиная женщин об-
манщиц, и посоветовали друг другу скрывать это дело, чтобы о нем не ус-
лышал их отец, Камар-аз-Заман, и не убил бы обеих женщин. И всю эту
ночь, до утра, они были озабочены.
И когда настало утро, со своим войском прибыл царь с охоты и посидел
немного на престоле царства, а потом он отправился в свой дворец и от-
пустил эмиров идти своей дорогой. И он вошел в свои покои и увидел, что
обе его жены лежат на постели, крайне ослабевшие (а они учинили против
своих сыновей хитрость и сговорились погубить их души, так как они опо-
зорились и боялись оказаться во власти своей оплошности). И когда царь
увидал их в таком положении, он спросил: "Что с вами?" - и женщины под-
нялись и поцеловали ему руку и рассказали ему все дело наоборот, сказав-
ши: "Знай, о царь, что твои сыновья, которые воспитались в твоей милос-
ти, обманули тебя с твоими женами и заставили тебя испытать унижение".
И когда Камар-аз-Заман услышал от своих женщин Эти слова, свет стал
мраком перед лицом его, и он очень разгневался, и от сильного гнева ум
его улетел, и он сказал женам: "Разъясните мне, как это было!"
И царица Будур сказала: "Знай, о царь времени, что твой сын аль-Асад,
сын Хаят-ан-Нуфус, уже несколько дней посылал ко мне и писал мне и соб-
лазнял меня на разврат, и я удерживала его от этого, но он не переста-
вал. И когда ты уехал, он налетел на меня, пьяный, с обнаженным мечом в
руках, и ударил моего слугу и убил его, и сел мне на грудь держа меч в
руках, и я побоялась, что он убьет меня, если я стану ему противиться,
как убил моего слугу, и он удовлетворил со мною свое желание насильно. И
если ты не воздашь ему за меня должное, о царь, я убью себя своей рукой:
нет мне нужды жить в этом мире после такого мерзкого дела!"
А Хаят-ан-Нуфус, плача и рыдая, также рассказала царю подобное тому,
что рассказала его другая жена, Будур..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая, до двухсот двадцати
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот двадцати, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Хаят-ан-Нуфус рассказала
своему мужу, царю Камар-азЗаману, то же самое, что рассказала ему царица
Будур, и сказала: "У меня тоже случилось с твоим сыном альАсадом такое
же", - а потом она принялась плакать и рыдать и воскликнула: "Если ты не
воздашь ему за меня должное, я осведомлю об этом моего отца, царя Арма-
нуса!"
И обе женщины заплакали перед своим мужем, царем Камар-аз-Заманом,
сильным плачем, и когда царь увидел, что его жены обе плачут, и услышал
их речи, он уверился, что это правда, и разгневался сильным гневом,
больше которого не бывает. И, поднявшись, хотел броситься на своих сыно-
вей, чтобы убить их.
И ему повстречался его тесть, царь Арманус, который в эту минуту вхо-
дил, чтобы приветствовать его, узнав, что он вернулся с охоты. И, уви-
дев, что у Камар-аз-Замана в руке обнаженный меч и кровь капает из его
ноздрей от сильного гнева, он спросил, что с ним. И Камар-азЗаман расс-
казал ему все, что случилось из-за его сыновей, аль-Амджада и аль-Асада,
и воскликнул: "Вот я иду к ним, чтобы их убить наихудшим образом и изу-
родовать их самым худшим способом!"
И царь Арманус, его тесть, сказал, тоже разгневавшись на юношей:
"Прекрасно будет то, что ты сделаешь, о дитя мое! Да не благословит Ал-
лах их и всех детей, которые совершают такие поступки со своими отцами.
Но только, дитя мое, говорит сказавший поговорку: "Кто не думает о пос-
ледствиях, тому судьба не друг". Они при всех обстоятельствах твои дети,
и не должно тебе убивать их своей рукой и выпить горечь убийства и рас-
каиваться в их смерти, когда бесполезно будет раскаяние. Пошли одного из
невольников: пусть он их убьет в пустыне, когда их не будет у тебя перед
глазами. Ведь говорится в поговорке: "Быть вдали от любимого лучше мне и
прекраснее - не видит глаз, не печалится сердце".
И, услышав от своего тестя, царя Армануса, такие речи, царь Ка-
мар-аз-Заман счел их правильными. Он вложил меч в ножны и, вернувшись,
сел на престол царства, я позвал своего казначея (а это был дряхлый ста-
рец, сведущий в делах и превратностях судеб) и сказал ему: "Пойди к моим
сыновьям, аль-Амджаду и аль-Асаду, скрути их хорошенько, положи их в
сундук и взвали на мула, а сам садись верхом, выезжай с ними на середину
пустыни и зарежь их, и наполни мне два кувшина их кровью и скорее прине-
си мне". И казначей отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
В тот же час и минуту казначей поднялся и отправился к аль-Амджаду и
аль-Асаду. И он встретил их по дороге, когда они выходили через дворцо-
вый проход, одетые в лучшие платья и одежду, чтобы отправиться к своему
отцу, царю Камар-аз-Заману, и приветствовать его и поздравить с благопо-
лучным возвращением после поездки на охоту. И, увидав юношей, казначей
схватил их и воскликнул: "О дети мои, знайте, что я подневольный раб и
что ваш отец отдал мне приказание. Послушны ли вы приказанию его?" И они
ответили: ("Да!" - и тогда казначей подошел к ним и скрутил их и положил
в сундуки и, взвалив их на спину мула, выехал с ними из города.
И он до тех пор ехал с ними в пустыне, пока не приблизился полдень, и
тогда он остановился в глухом пустынном месте. Сойдя с коня, он снял
сундуки со спины мула и открыл их и вынул оттуда аль-Амджада и альАсада.
И, увидав их, казначей горько заплакал из-за их красоты и прелести, а
потом он обнажил меч и сказал им: "Клянусь Аллахом, о господа мои, тяже-
ло мне совершить с вами скверный поступок, но эти дела мне простительны,
так как я подневольный раб, и ваш отец, царь Камар-азЗаман, велел мне
отрубить вам головы". И юноши сказали ему: "О эмир, делай так, как при-
казал тебе царь: мы вытерпим то, что судил нам Аллах, великий, славный,
и ты не ответствен за нашу кровь".
Затем братья обнялись и простились друг с другом, и аль-Асад сказал
казначею: "Ради Аллаха, о дядюшка, не Заставляй меня проглотить горесть
по моем брате и испить печаль о нем, но убей меня раньше него, и будет
мне легче". И аль-Амджад сказал казначею то же, что сказал его брат, и
стал его упрашивать, чтобы он убил его раньше брата: "Он моложе меня, не
заставляй же меня вкусить печаль о нем".
И потом они оба заплакали сильным плачем, сильнее которого не бывает.
И казначей тоже заплакал, глядя на их слезы..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать первая ночь
Когда же настала двести двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что казначей заплакал из-за их плача, а потом
братья обнялись и простились друг с другом, и один из них сказал друго-
му: "Это все - козни обманщиц - твоей матери и моей матери, - и вот воз-
даяние за то, как я поступил с твоей матерью и как ты поступил с моей
матерью. Но нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! По-
истине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!"
Аль-Асад обнял своего брата и произнес, испуская вздохи, такие стихи:
"О ты, к кому я, в страхе сетуя, стремлюсь,
Лишь ты для всех случайностей прибежище.
Одна мне хитрость - постучаться в дверь к тебе,
А отвергнут буду - в какую дверь стучаться мне?
О ты, чьих благ сокровища в словечке "будь",
Пошли - ведь благо у тебя все собрано",
И когда аль-Амджад услышал плач своего брата, он заплакал и прижал
его к груди и произнес такое двустишие:
"О ты, чья рука со мной всегда не одна была,
О ты, чьих подарков ряд превыше счисления,
Всегда, коль постигнут был я рока превратностью,
Я видел, что за руку ты тотчас меня берешь".
А после этого аль-Амджад сказал казначею: "Прошу тебя ради единого
покоряющего, царя покрывающего, убей меня раньше моего брата аль-Асада:
может быть, мой огонь погаснет, не дай же ему разгореться". Но аль-Асад
заплакал и воскликнул: "Раньше убит буду только я!" - и аль-Амджад ска-
зал: "Лучше всего будет, если ты обнимешь меня, а я обниму тебя, чтобы
меч, опустившись на нас, убил нас разом".
А когда они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к
другу, казначей связал их и привязал веревками, плача, а затем он обна-
жил меч и воскликнул: "Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело уби-
вать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я исполнил, или завещания,
которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?" - "Нет у
нас ничего, - сказал альАмджад, - а что касается завещания, - я завещаю
тебе положить моего брата аль-Асада снизу" а меня сверху, чтобы удар пал
на меня сначала. А когда ты кончишь нас и прибудешь к царю и он тебя
спросит: "Что ты слышал от них перед смертью?" - скажи ему: "Твои сы-
новья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или
грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их
дела". А потом скажи ему такие два стиха:
"Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворенные, -
Аллах, защити меня от козней шайтанов! -
Причина всех бед они, возникших среди людей,
И в жизни людей земной и в области веры",
Мы хотим от тебя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, ко-
торые ты услышал", - сказал альАмджад..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать вторая ночь
Когда же настала двести двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАмджад сказал казначею: "Мы хотим от те-
бя лишь того, чтобы ты передал отцу эти два стиха, которые ты слышал, и
прошу тебя, ради Аллаха, потерпи с нами, пока я скажу брату еще вот эти
два стиха".
И потом он горько заплакал и стал говорить;
"Цари, ушедшие от нас
В минувшем, служат назиданьем,
Ведь сколько этою стезей
Больших и малых проходило!"
Услышав от аль-Амджада эти слова, казначей так сильно заплакал, что
увлажнил себе бороду, а что до аль-Асада, то его глаза залились слезами,
и он произнес такие стихи:
"Судьба после самых дел следами их нас сразит -
Чего же оплакивать тела нам и образы?
Чем ночь отличается - оплошность, Аллах, прости! -
От ночи, обманутой рукою превратностей?
Зажгла против Ибн Зубейда козни свои судьба, [250]
Хоть в храме у камня он защиты искал себе"
О, если бы, Амра жизнь избавив за Хариджу,
Алия избавила судьба за чью хочет жизнь!" [251]
А затем он окрасил щеку ливнем слез и произнес такие стихи:
"Поистине, ночь и день природой так созданы,
Обманы присущи им, и козни, и хитрости.
Обманное марево - для них только блеск зубов,
И мрак устрашающий для них лишь сурьма для глаз-
Проступок пред ночью мой (противен мне нрав ее!) -
Проступок меча, когда храбрец отступает вдруг".
А потом он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
"О стремящийся к жизни низменной, поистине
Она смерти сеть и вместилище смущении.
Вот дом - когда смешит тебя сегодня он,
Ты плачешь завтра, - гибель тому дому!
Набегам рока нет конца; плененных им
Не выкупить отвагой благородной.
Сколь многие, обманчивость презрев судьбы,
Враждебны стали ей, превысив силы,
По, щит к ним тылом повернув, она
В отместку нож их кровью напоила.
И знай, судьбы удары нас разят,
Хоть долог срок и лет судьбы не спешен.
Смотри ж, чтоб жизнь твоя напрасно не прошла
Неосторожно, по пренебреженью.
Порви ж любви и желаний узы - найдешь тогда
Ты верный путь и блаженство тайн высоких".
И когда аль-Асад окончил эти стихи, он обнял своего брата аль-Амджада
так, что они сделались как бы одним существом, а казначей обнажил меч и
хотел ударить, но вдруг его конь умчался в пустыню (а он стоил тысячу
динаров, и на нем было великолепное седло, стоящее больших денег). И
казначей выронил из рук меч и побежал за своим конем..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать третья ночь
Когда же настала двести двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что казначей побежал вслед за конем (а душа его
пылала) и до тех пор бежал за ним, чтобы схватить его, пока конь не во-
шел в заросль, и казначей вошел в эту Заросль вслед за ним. И конь про-
шел на середину заросли и ударил ногою об землю, и поднялась пыль, и
взвилась, и взлетела вверх, а конь стал храпеть, сопеть и ржать и распа-
ляться.
А в этой заросли был лев, очень страшный, безобразный видом, и у него
глаза метали искры а морда была мрачная, и вид его ужасал души. И казна-
чей обернулся и увидел, что этот лев направляется к нему. И не знал каз-
начей, куда бежать из его лап, и не было у него меча. И казначей воск-
ликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Эта
беда случилась со мной лишь из-за аль-Амджада и аль-Асада, и эта поездка
была Злосчастной с самого начала!"
А аль-Амджада и аль-Асада палил зной, и они чувствовали сильную жаж-
ду, так что даже высунули языки. И они стали звать на помощь, но никто
не помог им. И тогда они воскликнули: "О, если бы нас убили, мы избави-
лись бы от Этого! Но мы не знаем, куда умчался конь, и казначей побежал
за ним и оставил нас связанными. Если бы он пришел и убил нас, это было
легче, чем выносить такую муку!"
"О брат мой, - сказал аль-Асад, - потерпи: скоро придет к нам облег-
ченье от Аллаха, великого, славного, ведь конь умчался не иначе как по
милости Аллаха, а мучит нас только жажда".
И он встряхнулся и задвигался направо и налево, и его узы развяза-
лись, и тогда он поднялся и развязал узы своего брата, а затем взял меч
эмира и сказал своему брату: "Клянусь Аллахом, мы не уйдем отсюда, пока
не выясним и не узнаем, что с ним случилось!"
И они пошли по следам везиря, а следы привели их к Заросли, и братья
сказали один другому: "Поистине, конь и казначей не прошли дальше этой
заросли". - "Постой здесь, - сказал аль-Асад своему брату, - а я пойду в
заросль и посмотрю эмира". Но аль-Амджад воскликнул:
"Я не дам тебе войти в нее одному, и мы войдем только оба! Если мы
спасемся, то спасемся вместе, а если погибнем, то погибнем вместе".
И оба вошли и увидели, что лев уже бросился на казначея, и тот был
под ним словно воробей, но только од молил Аллаха и показывал рукою на
небо. И, когда альАмджад увидел это, он схватил меч и, бросившись на
льва, ударил его мечом между глаз, и лев упал и растянулся на Земле.
Эмир поднялся, дивясь этому делу, и увидел аль-Амджада и аль-Асада,
сыновей своего господина, которые стояли перед ним. И он кинулся им в
ноги и воскликнул:
"Клянусь Аллахом, о господа мои, не годится, чтобы я допустил с вами
крайность, убивши вас! Да не будет того, кто вас убьет! Я выкуплю вас
своей душой..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать четвертая ночь
Когда же настала двести двадцать четвертая ночь, она сказала: Дошло
до меня, о счастливый царь, что казначей сказал аль-Амджаду и аль-Асаду:
"Я выкуплю вас своей душой!" - а затем он поднялся в тот же час и минуту
и обнял их и спросил, каким образом они развязали на себе узы и явились.
И братья рассказали ему, что они почувствовали жажду и узы развязались
на одном из них, и тот развязал другого благодаря чистоте их намерений,
а потом они пошли по следу и пришли к нему.
И казначей, услышав эти слова, поблагодарил братьев за их поступок и
вышел с ними из заросли, и, оказавшись вне заросли, они сказали ему: "О
дядюшка, сделай так, как тебе велел наш отец", но казначей воскликнул:
"Не допусти Аллах, чтобы я приблизился к вам со злом! Знайте, что я хочу
снять с вас одежду и одеть вас в свою одежду, а потом я наполню две бу-
тылки кровью льва и пойду к царю и скажу ему: "Я убил их". А вы идите
странствовать по городам: земли Аллаха просторны, и знайте, о господа
мои, что разлука с вами мне тяжела".
И потом все заплакали, - и казначей и оба юноши, - и они сняли с себя
одежды, и казначей одел их в свое платье. И он отправился к царю, захва-
тив с собою их платье, и завязал платье каждого в узел, и наполнил бу-
тылки львиной кровью, и узлы он положил перед собою, на спину коня.
И казначей, простившись с братьями, поехал, направляясь в город, и
ехал до тех пор, пока не вошел к царю. Он поцеловал перед ним землю, и
царь увидал, что лицо у него изменилось (а было это из-за того, что слу-
чилось у него со львом), и подумал, что это потому, что он убил его сы-
новей. И царь обрадовался и спросил его: "Сделал ли ты то дело?" И каз-
начей ответил: "Да, о владыка наш!" - и протянул ему узлы, в которых бы-
ла одежда и бутылки, наполненные кровью.
"Как они себя показали и поручили ли они тебе чтонибудь?" - спросил
царь. И казначей ответил: "Я нашел их терпеливыми, отдавшимися тому, что
их постигло, и они сказали мне: "Нашему отцу простительно. Передай ему
от нас привет и скажи ему: "Ты не ответствен за то, что убил нас, и за
нашу кровь". И мы поручаем тебе передать ему такие два стиха". Вот они:
"Знай, женщины-дьяволы, для нас сотворенные, -
Спаси же, Аллах, меня от козней шайтанов!
Причина всех бед они, возникших среди людей,
И в жизни людей земной и в области веры".
И, услыхав от казначея эти слова, царь надолго опустил голову к зем-
ле, и понял он, что эти слова его детей указывают, что они были убиты
несправедливо. И он подумал о кознях женщин и их хитростях и, взяв узлы,
развязал их и принялся рассматривать одежду своих сыновей и плакать..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать пятая ночь
Когда же настала двести двадцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о великий царь, что царь Камар-аз-Заман развязал узлы и стал расс-
матривать одежду своих сыновей и плакать. И он развернул одежду своего
сына аль-Асада и нашел у него в кармане бумажку, написанную почерком
своей жены Будур, и в ней были ленты из ее волос. И царь развернул бу-
мажку и прочитал ее и, поняв ее смысл, узнал, что с сыном аль-Асадом
поступлено несправедливо. Потом он обыскал сверток одежды аль-Амджада и
нашел у него в кармане бумажку, написанную рукою своей жены Хаятан-Ну-
фус, и в бумажке были ленты из ее волос. И он развернул бумажку и, про-
читав ее, понял, что с его сыном поступили несправедливо.
Тогда он ударил рукою об руку и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме
как у Аллаха, высокого, великого! Я убил обоих своих детей безвинно". И
он принялся бить себя по щекам, восклицая: "Увы, мои дети! Увы, долгая
печаль моя!" - и велел построить две гробницы в одной комнате и назвал
ее Домом печалей. И он написал на гробницах имена своих детей и, бросив-
шись на могилу альАмджада, заплакал и застонал и зажаловался и произнес
такие стихи:
"О месяц мой! Под прахом сокрылся он,
О нем рыдают звезды блестящие.
О ветвь моя! Не может, как нет ее,
Изгиб коснуться взора смотрящего.
Очам не дам ревниво я зреть тебя,
Пока миров не стану других жильцом.
И утонул в слезах я бессонницы,
И потому в аду себя чувствую"
Потом он бросился на могилу аль-Асада и стал плакать и стонать и жа-
ловаться и пролил слезы и произнес такие стихи:
"Хотел бы я разделить с тобою смерть твою,
Но Аллах хотел не того, чего хотел я.
Зачернил я все меж просторным миром и взглядом глаз,
А все черное, что в глазах моих, - то стерлось.
До конца излить не могу я слезы, коль плачу я, -
Ведь душа моя пошлет им подкрепленье.
О, смилуйся и дай увидеть ты там себя,
Где сходны все - и господа и слуги".
И после этого царь принялся еще сильнее стонать и плакать, а окончив
плакать и говорить стихи, он оставил любимых и друзей и уединился в до-
ме, который назвал Домом печалей, и стал там оплакивать своих детей,
расставшись с женами, друзьями и приятелями.
Вот что было с ним.
Что же касается аль-Амджада и аль-Асада, то они, не переставая, шли в
пустыне и питались злаками земли, а пили остатки дождей в течение целого
месяца, пока их путь не привел их к горе из черного кремня, неведомо где
кончавшейся. А дорога у этой горы разветвлялась: одна дорога рассекала
гору посредине, а другая шла на вершину ее. И братья пошли по дороге,
которая вела наверх, и шли по ней пять дней, но не видели ей конца, и их
охватила слабость от утомления, так как они не были приучены ходить по
горам или в другом месте.
И когда они потеряли надежду достичь конца этой горы, братья верну-
лись и пошли по дороге, которая проходила посреди горы..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать шестая ночь
Когда же настала двести двадцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что когда аль-Амджад и аль-Асад, дети Кама-
раз-Заман вернулись с дороги, шедшей по горе вверх, на ту дорогу, что
проходила посреди горы, они шли по ней весь этот день, до ночи. И
аль-Асад устал от долгой ходьбы и сказал своему брату: "О брат мой, я не
могу больше идти, так как очень слаб", - и аль-Амджад ответил: "О брат
мой, укрепи свою душу: быть может, Аллах нам облегчит".
И они прошли некоторое время ночью, и мрак сгустился над ними, и
аль-Асад почувствовал сильную усталость, сильнее которой не бывает, и
сказал: "О брат мой, я устал и утомился от ходьбы", - и он бросился на
землю и заплакал. И брат его аль-Амджад понес его и то шел, неся своего
брата, то садился отдыхать, пока не наступило утро.
И тогда он поднялся с ним на гору, и они увидели там ручей текущей
воды, а подле него гранатовое дерево и михраб, и не верилось им, что они
это видят. А потом они сели у этого ручья, напились из него воды и поели
гранатов с того дерева и спали в этом месте, пока не взошло солнце.
Тогда они сели и умылись в ручье и поели тех гранатов, что росли на
дереве, и проспали до вечера, и хотели идти, но аль-Асад не мог идти, и
у него распухли ноги. И братья пробыли в этом месте три дня, пока не от-
дохнули, а затем они шли по горе в течение дней и ночей, идя по вершине
горы, и погибали, томясь жаждой.
Но, наконец, показался вдали город, и они обрадовались и продолжали
идти, пока не достигли города, а приблизившись к нему, они возблагодари-
ли Аллаха великого, и аль-Амджад сказал аль-Асаду: "О брат мой, сядь
здесь, а я пойду и отправлюсь в город и посмотрю, что это за город и ко-
му он принадлежит и где мы находимся на обширной земле Аллаха. Мы узна-
ем, через какие мы прошли страны, пересекая эту гору: ведь если бы мы
шли вокруг ее подножия, мы бы не достигли этого города в целый год. Хва-
ла же Аллаху за благополучие". - "О брат мой, - сказал аль-Асад, - никто
не спустится и не войдет в этот город, кроме меня. Я выкуп за тебя, и,
если ты меня оставишь и сейчас спустишься и скроешься от меня, я буду
делать тысячу предположений и меня затопят мысли о тебе. Я не могу вы-
нести, чтобы ты от меня удалился". И аль Амджад сказал ему: "Иди и не
задерживайся!"
И аль-Асад спустился с горы, взяв с собой денег, и оставил брата ожи-
дать его. И он пошел и шел под горой, не переставая, пока не вошел в го-
род и не прошел по его переулкам. И по дороге его встретил один человек
- глубокий старец, далеко зашедший в годах, и борода спускалась ему на
грудь и была разделена на две части, а в руках у старика был посох, и
одет был старик в роскошную одежду, а на голове у него был большой крас-
ный тюрбан. И, увидев этого старика, аль-Асад подивился его одеянию и
облику и, подойдя к нему, приветствовал его и спросил: "Где дорога на
рынок, о господин мой?" - и когда старик услыхал его слова, он улыбнулся
ему в лицо и сказал:
"О дитя мое, ты как будто чужеземец?" - "Да, я чужеземец", - ответил
ему аль-Асад..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать седьмая ночь
Когда же настала двести двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что старик, встретивший аль-Асада, улыбнулся
ему в лицо и сказал: "О дитя мое, ты как будто чужеземец?" - и аль-Асад
отвечал ему "Да, я чужеземец". - "О дитя мое, - сказал старик, - ты воз-
веселил наши земли и заставил тосковать земли твоих родных. Чего же ты
хочешь на рынке?" - "О дядюшка, - ответил аль-Асад, - у меня есть брат,
которого я оставил на горе. Мы идем из далеких стран, и путешествию на-
шему уже три месяца, и когда мы подошли к этому городу, я оставил моего
старшего брага на горе и пришел сюда купить еды и еще кое-чего и вер-
нуться к брату, чтобы мы могли этим питаться".
И старик сказал ему: "О дитя мое, радуйся полному благополучию и уз-
най, что я устроил пир и у меня много гостей и я собрал для пира самые
лучшие и прекрасные кушанья, которых желают души. Не хочешь ли ты отпра-
виться со мною в мое жилище? Я дам тебе то, что ты хочешь, и не возьму
от тебя ничего и никакой платы и расскажу тебе о положении в этом горо-
де. Хвала Аллаху, о дитя мое, что я нашел тебя и никто тебя не нашел,
кроме меня". - "Совершай то, чего ты достоин, и поспеши, так как мой
брат меня ожидает и его ум целиком со мной", - ответил аль-Асад.
И старик взял его за руку и повернул с ним в узкий переулок. И он
стал улыбаться в лицо аль-Асаду и говорил ему: "Слава Аллаху, который
спас тебя от жителей этого города!" - и до тех пор шел с ним, пока не
вошел в просторный дом, где был зал.
И вдруг посреди нею оказалось сорок стариков, далеко зашедших в го-
дах, которые сидели все вместе, усевшись кружком, и посреди горел огонь,
и старики сидели вокруг огня и поклонялись ему, прославляя его.
И когда аль Асад увидел это, он оторопел и волосы на его теле подня-
лись, и не знал он, каково их дело, а старик закричал этим людям: "О
старцы огня, сколь благословен Этот день!" Потом он крикнул: "Эй, Гад-
бан!" - и к нему вышел черный раб высокого роста, ужасный видом, с хму-
рым лицом и плоским носом. И старик сделал рабу знак, и тот повернул
аль-Асада к себе спиною и крепко связал его, а после этого старик сказал
рабу: "Спустись с ним в ту комнату, которая под землею, и оставь его
там, и скажи такой-то невольнице, чтобы она его мучила и ночью и днем".
И раб взял аль-Асада и, отведя его в ту комнату, отдал его невольни-
це, и та стала его мучить и давала ему есть одну лепешку рано утром и
одну лепешку вечером, а пить - кувшин соленой воды в обед и такой же ве-
чером. А старики сказали друг другу: "Когда придет время праздника огня,
мы зарежем его на горе и принесем его в жертву огню".
Однажды невольница спустилась к нему и стала его больно бить, пока
кровь не потекла из его боков и он не потерял сознанье, а потом она пос-
тавила у него в головах лепешку и кувшин соленой воды и ушла и оставила
его. И аль Асад очнулся в полночь и нашел себя связанным и побитым, и
побои причиняли ему боль. И он горько заплакал и вспомнил свое прежнее
величие, и счастье, и власть, и господство, и разлуку с отцом и со своей
былой властью..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать восьмая ночь
Когда же настала двести двадцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что аль-Асад увидел себя связанным и побитым, и
причиняли ему боль. И он вспомнил свое прежнее величие, и счастье, и
славу, и господство и заплакал и произнес, испуская вздохи, такие стихи:
"Постой у следов жилья и там расспроси о нас -
Не думай, что мы в жилье, как прежде, находимся
Теперь разлучитель рок заставил расстаться нас,
И души завистников о нас не злорадствуют.
Теперь меня мучает бичами презренная,
Что сердце свое ко мне враждою наполнила.
Но, может быть, нас Аллах с тобою сведет опять
И карой примерною врагов оттолкнет от нас".
И, окончив свои стихи, аль-Асад протянул руку и нашел у себя в голо-
вах лепешку и кувшин соленой воды. Он поел немного, чтобы заполнить пус-
тоту и удержать в себе дух, и выпил немного воды и до самого утра
бодрствовал из-за множества клопов и вшей.
А когда наступило утро, невольница спустилась к нему и переменила на
нем одежду, которая была залита кровью и прилипла к его коже, так что
кожа его слезла вместе с рубахой. И аль-Асад закричал и заохал и воск-
ликнул: "О владыка, если это угодно тебе, то прибавь мне еще! О господи,
ты не пренебрежешь тем, кто жесток со мной, - возьми же с него за меня
должное". И затем он испустил вздохи и произнес такие стихи:
"К твоему суду терпелив я буду, о бог и рок,
Буду стоек я, коль угодно это, господь, тебе.
Я вытерплю, владыка мой, что суждено,
Я вытерплю, хоть ввергнут буду в огонь гада,
И враждебны были жестокие и злы ко мне,
Но, быть может, я получу взамен блага многие.
Не можешь ты, о владыка мой, пренебречь дурным,
У тебя ищу я прибежища, о господь судьбы!"
И слова другого:
"К делам ты всем повернись спиной,
И дела свои ты вручи судьбе.
Как много дел, гневящих нас,
Приятны нам впоследствии.
Часто тесное расширяется,
А просторный мир утесняется.
Что хочет, то и творит Аллах,
Не будь же ты ослушником.
Будь благу рад ты скорому -
Забудешь все минувшее".
А когда он окончил свои стихи, невольница стала бить его, пока он не
потерял сознания, и бросила ему лепешку и оставила кувшин соленой воды и
ушла от него. И остался он одиноким, покинутым и печальным, и кровь тек-
ла из его боков, и он был заковал в железо и далек от любимых.
И, заплакав, он вспомнил своего брата и прежнее величие..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести двадцать девятая ночь
Когда же настала двести двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАсад вспомнил своего брата и прежнее
свое обличие и принялся стонать и жаловаться, и охать и плакать, и, про-
ливая слезы, произнес такие стихи:
"Дай срок, судьба! Надолго ль зла и враждебна ты
И доколе близких приводишь ты и уводишь вновь?
Не пришла ль пора тебе сжалиться над разлученным
И смягчиться, рок, хоть душа, как камень, крепка твоя?
Огорчила ты мной любимого, тем обрадовав
Всех врагов моих, когда беды мне причинила ты,
И душа врагов исцелилась, как увидели,
Что в чужой стране я охвачен страстью, один совсем.
И мало им постигших меня горестей,
Отдаления от возлюбленных и очей больных,
Сверх того постигла тюрьма меня, где так тесно мне,
Где нет друга мне, кроме тех, кто в руки впивается,
И слез моих, что текут как дождь из облака,
И любовной жажды, огнем горящей, негаснущим.
И тоски, и страсти, и мыслей вечных о прошлых днях,
И стенания и печальных вздохов и горестных.
Я борюсь с тоской и печалями изводящими
И терзаюсь страстью, сажающей, поднимающей.
Не встретил я милосердого и мягкого,
Кто бы сжалился и привел ко мне непослушного.
Найдется ль друг мне верный, меня любящий,
Чтоб недугами и бессонницей был бы тронут он?
Я бы сетовал на страдания и печаль ему,
Л глаза мои вечно бодрствуют и не знают сна.
И продлилась ночь с ее пытками, и, поистине,
На огне заботы я жарюсь ведь пламенеющей.
Клопы и блохи кровь мою всю выпили,
Как пьют вино из рук гибкого, чьи ярки уста.
А плоть моя, что покрыта вшами, напомнит вам
Деньги сироты в руках судей неправедных.
И в могиле я, шириной в три локтя, живу теперь,
То мне кровь пускают, то цепью тяжкой закован я,
И вино мне - слезы, а цепь моя мне музыка,
На закуску - мысли, а ложе мне - огорчения".
А окончив свое стихотворение, нанизанное и рассыпанное, он стал сто-
нать и сетовать и вспомнил, каково было ему прежде и как постигла его
разлука с братом. И вот то, что было с ним.
Что же касается его брата аль-Амджада, то он прождал своего брата
аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и тогда сердце аль-Амд-
жада затрепетало, и усилилась у него боль от разлуки, и он пролил
обильные слезы..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот тридцати, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Амджад прождал своего брата
аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и сердце аль-Амджада
затрепетало, и усилилась боль от разлуки, и он пролил обильные слезы и
стал плакать и кричать: "Увы, мой братец, увы, мой товарищ! О горе мне!
Как я страшился разлуки!"
Потом он спустился с горы (а слезы текли у него по щекам) и вошел в
город, и шел по городу, пока не достиг рынка. И он спросил людей, как
называется этот город и кто его обитатели, и ему сказали: "Этот город
называется Город магов, и жители его поклоняются огню вместо всесильного
владыки". А потом аль-Амджад спросил про Эбеповый город, и ему сказали:
"От него до нас расстояние по суше - год, а по морю - шесть месяцев, и
царя его зовут Арманус, и теперь он сделался тестем одного султана и
поставил его на свое место, а того царя зовут Камар-азЗаман, и он спра-
ведлив, милостив и щедр, и честен".
Когда аль-Амджад услышал упоминание о своем отце, он стал плакать,
стонать и жаловаться и не знал, куда ему направиться. Он купил себе
кое-чего поесть и зашел в одно место, чтобы там укрыться, а затем сел и
хотел поесть, но, вспомнив своего брата, заплакал и поел через силу,
лишь столько, чтобы удержать в теле дух.
Затем он пошел бродить по городу, чтобы узнать, что случилось с его
братом, и увидал одного человека, мусульманина, портного в лавке. И он
сел возле портного и рассказал ему свою историю, и портной сказал: "Если
он попал в руки кому-нибудь из магов, ты его вряд ли увидишь. Может
быть, Аллах сведет тебя с ним. Не хочешь ли, о брат мой, поселиться у
меня?" - спросил он его потом. И аль-Амджад сказал: "Хорошо!" - и порт-
ной обрадовался этому. И аль-Амджад провел у портного несколько дней, и
тот развлекал его и призывал к стойкости и учил его шить, пока юноша не
сделался искусным.
Однажды аль-Амджад вышел на берег моря и вымыл свою одежду и, сходив
в баню, надел чистое платье, а потом он вышел из бани и пошел гулять по
городу. И он встретил по дороге женщину, красивую и прелестную, стройную
и соразмерную, на редкость прекрасную, которой нет подобия по красоте.
И, увидав аль-Амджада, женщина подняла с лица покрывало и сделала ему
знак бровями и глазами, бросая на него влюбленные взоры, и произнесла
такие стихи:
"Потупил я взор, увидев, что ты подходишь,
Как будто бы ты глаз солнца с небес, о стройный!
Поистине, ты прекраснее всех представших,
Вчера был хорош, сегодня еще ты лучше.
И если б красу на пять разделить, то взял бы
Иосиф себе лишь часть, да и ту не полной".
И когда аль-Амджад услышал речи женщины, его сердце возвеселилось
из-за нее, и члены его устремились к ней, и руки страстей стали играть с
ним, и он произнес, указывая на нее, такие стихи:
"Перед розой щек, в защиту ей, терновый шип,
Так кто ж душе внушит своей сорвать его?
Не протягивай к ней руки своей, - надолго ведь
Разгорятся войны за то, что оком взглянули мы.
Скажи же той, кто, обида нас, соблазнила нас:
"Будь ты праведной, ты б сильней еще соблазнила нас",
Закрывая лик, ты сбиваешь нас лишь сильней с пути,
И считаю я, что с красой такой лучше лик открыть.
Ее лик, как солнце, не даст тебе на себя взирать;
Лишь одетое тонким облаком, оно явится.
Исхудавшие охраняются худобой своей,
Так спросите же охранявших стан, чего ищем мы.
Коль хотят они истребить меня, перестанут пусть
Быть врагами нам и оставят нас с этой женщиной.
Не сразить им нас, если выступят против нас они,
Как разят глаза девы с родинкой, коль пойдут на нас",
Услышав от аль-Амджада это стихотворение, женщина испустила глубокие
вздохи и произнесла, указывая на него, такие стихи:
"Стезею расставанья ты пошел, а не я пошла;
Любовь подари ты мне - пришла пора верности,
О ты, что жемчужиной чела как заря блестишь
И ночь посылаешь нам с кудрей на висках твоих!
Ты образу идола заставил молиться нас,
Смутив им: уже давно ты смуту зажег во мне.
Не диво, что жар любви сжег сердце мое теперь -
Огня лишь достоин тот, кто идолам молится,
Без денег подобных мне и даром ты продаешь,
Ух если продашь меня, так цену мою возьми",
И когда аль-Амджад услышал от нее такие слова, он спросил ее: "Ты ли
придешь ко мне, или я приду к тебе?" - и женщина склонила от стыда голо-
ву к земле и прочитала слова его: "Велик он! Мужчины да содержат женщин
на то, в чем Аллах дал им преимущество друг перед другом".
И аль-Амджад понял ее намек..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать первая ночь
Когда же настала двести тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что альАмджад понял намек женщины и узнал, что
она хочет пойти с ним туда, куда он пойдет, и решил подыскать для женщи-
ны место, но ему было стыдно идти с ней к портному, своему хозяину.
И он пошел впереди, а она - сзади, и он ходил с нею из переулка в пе-
реулок и из одного места в другое, пока женщина не устала и не спросила:
"О господин, где твой дом?" - "Впереди, - отвечал аль-Амджад, - до него
осталось немного". И он свернул с нею в красивый переулок и прошел (а
женщина позади него) до конца переулка, и оказалось, что он не сквозной.
"Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - воскликнул
альАмджад, а затем он повел глазами вокруг себя и увидел в конце переул-
ка большие ворота с двумя скамьями, но только ворота были заперты.
И аль-Амджад сел на одну из скамей, и женщина села на другую и спро-
сила: "О господин мой, чего ты дожидаешься?" - и аль-Амджад надолго
склонил голову к земле, а затем поднял голову и сказал: "Я жду моего не-
вольника: ключ у него, и я сказал ему: "Приготовь нам еду и питье и цве-
тов к вину, когда я выйду из бани". И он подумал про себя: "Может быть,
ей не захочется долго ждать, и она уйдет своей дорогой и оставит меня в
этом месте, и я тоже уйду своей дорогой".
А когда время показалось женщине долгим, она сказала: "О господин,
твой невольник заставил нас ждать, сидя в переулке", - и подошла к двер-
ному засову с камнем. "Не торопись, подожди, пока придет невольник!" -
сказал ей аль-Амджад, но она не стала слушать его слов и, ударив камнем
по засову, разбила его пополам - и ворота распахнулись. "И как это тебе
пришло в голову это сделать?" - спросил ее аль-Амджад, а она воскликну-
ла: "Ой, ой господин мой, а что же случилось? Не твой ли это дом и не
твое ли жилище?" - "Да, - отвечал аль-Амджад, - но не нужно было ломать
засов".
И потом женщина вошла в дом, а аль-Амджад остался, растерянный, так
как он боялся хозяев дома, и не знал, что делать. "Почему ты не входишь,
о свет моего глаза и последний вздох моего сердца?" - спросила его жен-
щина, и аль-Амджад ответил: "Слушаю и повинуюсь, но только невольник за-
держался, и я не знаю, сделал ли он что-нибудь из того, что я ему прика-
зал, или нет".
И он вошел с женщиной в дом, в величайшем страхе перед хозяевами жи-
лища. А войдя в дом, он увидел прекрасную комнату с четырьмя портиками,
расположенными друг против друга. И в комнате были чуланчики и скамейки,
устланные коврами из шелка и парчи, а посреди нее был драгоценный водо-
ем, по краям которого были расставлены подносы, украшенные камнями и
драгоценностями и наполненные плодами и цветами, а рядом с подносами бы-
ли сосуды для питья, и, кроме того, там был подсвечник со вставленной в
него свечой. И все помещение было полно дорогими материями, и там были
сундуки и кресла, и на каждом кресле был узел, а на узле мешок полный
дирхемов, золота и динаров, и дом свидетельство вал о благосостоянии его
владельца, так как пол в нем был выстлан мрамором.
И когда аль-Амджад увидел это, он пришел в замешательство и восклик-
нул про себя: "Пропала моя душа! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к не-
му возвращаемся!" А что до женщины, то, увидев это помещение, она обра-
довалась сильной радостью, больше которой не бывает, и сказала: "Клянусь
Аллахом, о господин мой, твой невольник ничего не упустил: он вымел ком-
нату, сварил кушанье и приготовил плоды, и я пришла в самое лучшее вре-
мя". Но аль-Амджад не обратил на нее внимания, так как его сердце было
отвлечено страхом перед хозяевами дома. И женщина сказала ему: "Ой, гос-
подин мой, сердце мое, чего ты так стоишь?" - а затем она испустила крик
и дала аль-Амджаду поцелуй, щелкнувший, как разбиваемый орех, и сказала:
"О господин мой, если ты условился с другой, то я выпрямлю спину и буду
ей служить".
И аль-Амджад засмеялся, хотя сердце его было полно гнева, а затем он
вошел и сел, отдуваясь и думая про себя: "О злое убийство, что ждет ме-
ня, когда придет хозяин дома!" И женщина села с ним рядом и стала играть
и смеяться, и аль-Амджад был озабочен и нахмурен и строил насчет себя
тысячу расчетов, думая: "Хозяин дома обязательно придет, и что я ему
скажу? Он обязательно убьет меня, без сомнения, и моя душа пропадет".
А женщина поднялась и, засучив рукава, взяла столик и накрыла его
скатертью и уставила кушаньями и стала есть и сказала аль-Амджаду: "Ешь,
о господин мой!" И аль-Амджад подошел, чтобы поесть, но еда не была ему
приятна, и он поглядывал в сторону двери, пока женщина не поела досыта.
И она убрала столик и, подав блюдо с плодами, принялась закусывать, а
затем подала напитки и, открыв кувшин, наполнила кубок и протянула его
альАмджаду. И аль-Амджад взял кубок, говоря про себя: "Увы, увы мне,
когда хозяин этого дома придет и увидит меня!"
И глаза его были устремлены в сторону входа, и кубок был у него в ру-
ке, и когда он так сидел, вдруг пришел хозяин дома. А это был мамлюк
[252], один из вельмож в городе, - он был конюшим у паря, - и эта комната
была приготовлена им для удовольствия, чтобы его грудь там расправлялась
и он мог бы уединяться в ней с кем хотел. А в этот день он послал к од-
ному из своих возлюбленных, чтобы тот пришел к нему, и приготовил для
него это помещение. И звали этого мамлюка Бахадур, и был он щедр на ру-
ку, раздавал милостыню и оказывал благодеяния. И когда он подошел близ-
ко..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать вторая ночь
Когда же настала двести тридцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что когда Бахадур, хозяин дома, конюший, подо-
шел к воротам дома и увидел, что ворота открыты, он стал входить понем-
ногу-понемногу и, вытянув голову, посмотрел и увидел аль-Амджада и жен-
щину, и перед ними блюдо с плодами и кувшины, я аль-Амджад в ту минуту
держал кубок, а глаза его были направлены к двери. И когда глаза
аль-Амджада встретились с глазами хозяина дома, его лицо пожелтело, и у
него Задрожали поджилки, а Бахадур, увидев, что он пожелтел и изменился
в лице, сделал ему знак, приложив ко рту палец, что значило: "Молчи и
подойди ко мне!"
И аль-Амджад выпустил из руки кубок и поднялся, а женщина спросила
его: "Куда?" - и он покачал головой и сделал ей знак, что идет отлить
воду, а потом он вышел в проход, босой, и, увидав Бахадура, понял, что
это хозяин дома. И он поспешил к нему и поцеловал ему руки и воскликнул:
"Ради Аллаха, господин мой, прежде чем причинить мне вред, выслушай, что
я скажу". И затем он рассказал ему свою историю, с начала до конца, и
сообщил, почему он покинул свою землю и царство, и сказал, что он вошел
в дом не по своей воле, но что эта женщина сломала засов и открыла воро-
та и совершила все эти поступки.
И когда Бахадур услышал слова аль-Амджада и узнал о том, что с ним
случилось и что он царский сын, он почувствовал к нему влечение и пожа-
лел его и сказал: "Выслушай, о Амджад, мои слова и повинуйся мне, и тог-
да я ручаюсь за твою безопасность от того, чего ты боишься, а если ты
меня не послушаешься, я убью тебя". - "Приказывай мне, что хочешь, я не
ослушаюсь тебя никогда, так как я отпущенник твоего великодушия", - от-
ветил ему аль-Амджад. И Бахадур сказал: "Войди сейчас в дом и садись на
то место, где ты был, и успокойся, а я войду к тебе (а зовут меня Баха-
дур), и когда я войду к тебе, начни меня ругать и кричать на меня и ска-
жи: "Почему ты задержался до этого времени?" - и не принимай от меня оп-
равданий, но побей меня, а если ты меня пожалеешь, я лишу тебя жизни.
Входи же и веселись, и все, что ты ни потребуешь, ты тотчас же найдешь
перед собой готовым. Проведи эту ночь, как ты любишь, а завтра отправ-
ляйся своей дорогой; все это я делаю из уважения к тому, что ты на чуж-
бине, ибо я люблю чужеземцев и обязан оказывать им почет".
И аль-Амджад поцеловал Бахадуру руки и вошел, и лицо его облачилось в
румянец и белизну, и, едва войдя, он сказал женщине: "О госпожа моя, ты
развеселила мое обиталище, и это благословенная ночь". А женщина ответи-
ла: "Поистине, удивительно, что ты теперь проявил ко мне дружбу!" -
"Клянусь Аллахом, о госпожа, - сказал аль-Амджад, - я думал, что мой не-
вольник Бахадур взял у меня драгоценные ожерелья, каждое ожерелье ценою
в десять тысяч динаров, а сейчас я вышел, раздумывая об Этом, и стал ис-
кать и нашел их на месте. Я не знаю, почему мой невольник задержался до
сего времени, и обязательно нужно будет его наказать".
И женщина успокоилась после слов аль-Амджада, и они стали играть,
пить и веселиться, и наслаждались, пока не приблизился закат солнца. И
тогда к ним вошел Бахадур (а он переменил на себе одежду и подпоясался и
надел на ноги туфли, как обычно для невольников) и, поздоровавшись, по-
целовал землю и заложил руки за спину, понурив голову, как тот, кто
признает свою вину. И альАмджад взглянул на него гневным взором и ска-
зал: "О сквернейший из невольников, почему ты опоздал?" - а Бахадур от-
ветил: "О господин мой, я был занят стиркой платья и не знал, что ты
здесь, так как мы сговорились с тобою встретиться вечером, а не днем". И
аль-Амджад закричал на него и сказал: "Ты лжешь, о сквернейший из не-
вольников, клянусь Аллахом, я обязательно тебя побью!"
И он поднялся и, разложив Бахадура на полу, взял палку и стал осто-
рожно бить его, но тут женщина встала, вырвала палку из его рук и приня-
лась жестоко бить Бахадура, так что тому стало больно от побоев и у него
потекли слезы. И он начал звать на помощь, скрипя зубами, а аль-Амджад
кричал женщине: "Не надо!" - но та говорила: "Дай мне утолить мой гнев
на него!" Потом альАмджад выхватил палку из рук женщины и оттолкнул ее,
а Бахадур поднялся, утер с лица слезы и почтительно простоял некоторое
время перед ними обоими, а затем он вытер в комнате пол и зажег свечи.
И всякий раз, как Бахадур входил или выходил, женщина принималась ру-
гать и проклинать его, а аль-Амджад сердился на нее и говорил: "Заклинаю
тебя Аллахом великим, оставь моего невольника - он к этому не приучен".
И они все время пили и ели, а Бахадур им прислуживал до полуночи, пока
не устал от службы и побоев.
И он заснул посреди комнаты и стал храпеть и хрипеть, а женщина напи-
лась пьяная и сказала аль-Амджаду: "Встань, возьми этот меч, что висит
там, и отруби голову твоему невольнику, а если ты этого не сделаешь, я
устрою так, что погибнет твоя душа". - "И что это тебе вздумалось уби-
вать моего невольника?" - спросил аль-Амджад, и женщина воскликнула:
"Удовольствие не будет полным, если я не убью его, и если ты не вста-
нешь, встану я и убью его". - "Заклинаю тебя Аллахом, не делай этого", -
сказал аль-Амджад, но женщина воскликнула: "Этого не миновать!"
И, взяв меч, она обнажила его и собралась было убить Бахадура. И
аль-Амджад сказал про себя: "Этот человек сделал нам добро и защитил нас
и был с нами милостив и сделал себя моим невольником; как же мы воздадим
ему убийством? Не бывать этому никогда!" - "Если ты считаешь, что смерть
моего невольника неизбежна, то я имею больше права убить его, чем ты", -
сказал он женщине, а затем он взял меч у нее из рук и, подняв меч, уда-
рил женщину по шее и отмахнул ей голову от тела.
И голова ее упала на хозяина дома, и тот проснулся и сел и открыл
глаза и увидел, что аль-Амджад стоит и меч в его руке окрашен кровью.
Потом он взглянул на девушку и, увидев, что она убита, спросил про нее
аль-Амджада, и тот повторил ему ее историю и сказал: "Она отвергла все,
кроме твоего убийства, и вот воздаяние ей". И Бахадур поднялся и поцело-
вал аль-Амджада в голову и сказал: "О господин, что, если бы ты простил
ее! Теперь остается только одно: сейчас же вынести ее, пока не пришло
утро".
И Бахадур подпоясался и, взяв труп женщины, завернул в халат, положил
в корзину и понес. "Ты чужеземец и никого не знаешь, - сказал он
аль-Амджаду, - сиди же на месте и жди меня до зари. Если я вернусь, то
непременно сделаю тебе много добра и постараюсь выяснить, что случилось
с твоим братом, а если солнце взойдет и я не вернусь к тебе, то знай,
что со мною кончено. Мир тебе, и этот дом тогда твой, и тебе принадлежит
все, какое есть в нем имущество и материи".
Потом Бахадур понес корзину и вышел из дома. Он прошел с корзиной по
рынкам и направился с нею по дороге к соленому морю, чтобы бросить ее
туда, и, подойдя уже близко к морю, он обернулся и увидел, что вали
стражники окружили его. И, узнав Бахадура, они удивились, а открыв кор-
зину, увидели в ней убитую, и тогда они схватили Бахадура и всю ночь
продержали его в железных цепях, до утра.
А потом они отвели его к царю, вместе с корзиной, которая была все в
том же виде, и осведомили его, в чем дело, и, увидав это, царь очень
рассердился и воскликнул:
"Горе тебе, ты постоянно так делаешь, - убиваешь людей и кидаешь их в
море и забираешь все их имущество. Сколько ты уже совершил убийств
раньше этого!" И Бахадур опустил голову..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать третья ночь
Когда же настала двести тридцать третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Бахадур опустил голову перед царем, и царь
закричал на него и спросил: "Горе тебе, кто убил эту женщину?" - "О гос-
подин мой, - отвечал Бахадур, - я убил ее, и нет мощи и силы, кроме как
у Аллаха, высокого, великого!" И царь рассердился на него и велел его
повесить, и палач увел его, так как царь приказал ему это, и вали пошел
вместе с глашатаем, который кричал в переулках города, чтобы выходили
смотреть на Бахадура, царского конюшего, и его водили по переулкам и
рынкам.
Вот что было с Бахадуром. Что же касается аль-Амджада, то, когда нас-
тупил день и поднялось солнце, а Бахадур не вернулся к нему, он восклик-
нул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Посмот-
реть бы, что с ним сделалось и что случилось" И когда он так размышлял,
вдруг закричал глашатай, чтобы выходили смотреть на Бахадура (а его ве-
шали среди дня), и, услышав Это, аль Амджад заплакал и воскликнул: "По-
истине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Он захотел погубить
себя без вины, из-за меня, а ведь это я убил ее. Клянусь Аллахом, не бы-
вать этому никогда"
И он вышел из дома и запер его и шел по городу, пока не пришел к Ба-
хадуру. И тогда он остановился перед вали и сказал ему. "О господин, не
убивай Бахадура, - он невинен. Клянусь Аллахом, никто не убивал ее, кро-
ме меня" И, услышав его слова, вали взял его вместе с Бахадуром и отвел
обоих к царю и осведомил его о том, что он слышал от аль Амджада. Царь
посмотрел на аль Амджада и спросил его: "Это ты убил женщину?" И аль
Амджад ответил "Да!" - а царь сказал ему. "Расскажи мне, по какой причи-
не ты убил ее, и говори правду". - "О царь, - сказал аль-Амджад, - со
мной случилась удивительная история и диковинное дело, и будь оно напи-
сано иглами в уголках глаз, оно было бы назиданием для поучающихся".
А затем он рассказал царю свою историю и поведал ему, что случилось с
ним и с его братом, от начала до конца. И царь пришел от этого в крайнее
изумление и сказал ему: "Знай, я понял, что тебя можно простить. Не хо-
чешь ли ты, о юноша, быть у меня везирем?" И аль-Амджад отвечал: "Слушаю
и повинуюсь!" - и царь наградил его дорогими одеждами и подарил ему кра-
сивый дом и слуг и челядь и пожаловал ему все, в чем он нуждался, и наз-
начил ему выдачи и жалованье, и велел ему расследовать, что с его братом
аль-Асадом.
И аль-Амджад сел на место везиря и творил справедливый суд, и назна-
чал, и отставлял, и давал, и отбирал, и он послал по улицам города гла-
шатая, чтобы тот кричал о его брате аль Асаде, и глашатай несколько дней
кричал на площадях и рынках, но не услышал вести об аль-Асаде и не напал
на его след.
Вот что было с аль-Амджадом.
Что же касается аль-Асада, то маги все время пытали его, ночью и
днем, вечером и утром, в течение целого года, пока не приблизился празд-
ник магов. И тогда маг Бахрам собрался в путешествие и снарядил ко-
рабль..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать четвертая ночь
Когда же настала двести тридцать четвертая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что когда маг Бахрам снарядил корабль для
путешествия, он взял аль-Асада, положил его в сундук и запер его в нем и
понес его на корабль. А в ту" минуту, когда Бахрам переносил сундук, в
котором был аль-Асад, аль-Амджад, по предопределенной судьбе, стоял и
смотрел на море. И он увидел вещи, которые переносили на корабль, и душа
его затрепетала, и он велел своим слугам подать ему коня и выехал с тол-
пою своих людей и отправился к морю.
И он остановился перед кораблем мага и велел тем, кто был с ним,
взойти на корабль и обыскать его, и его люди взошли на корабль и обыска-
ли его целиком, но ничего не нашли на нем. И они пришли и осведомили об
Этом аль-Амджада, и тот сел на коня и повернул назад, направляясь домой,
и когда он прибыл в свое жилище и вошел во дворец, его сердце сжалось. И
он окинул дом глазами и увидал там две строки, написанные на стене, и
это было такое двустишие:
Любимые, коль скрылись вы из глаз моих,
То из сердца вы и души моей не скроетесь.
Но оставили за собой меня вы измученным,
И, у глаз моих отнявши сон, заснули вы.
И, прочитав эти стихи, аль-Амджад вспомнил своего брата и заплакал, и
вот что было с ним.
Что же касается Бахрама-мага, то, взойдя на корабль, он заорал и зак-
ричал на матросов, чтобы поскорее распускали паруса. И они распустили
паруса и поехали и ехали непрерывно в течение дней и ночей. А через каж-
дые два дня Бахрам вынимал из сундука аль-Асада и давал ему поесть нем-
ного пищи и выпить немного воды. И они приблизились к Горе огня, и тут
на них подул ветер, и море взволновалось, и корабль сбился с пути, и они
пошли не по своей дороге и переехали в другое море.
Так они достигли города, построенного на берегу моря, и там была кре-
пость с окнами, выходившими на море, а управляла этим городом женщина,
которую звали царица Марджана. И капитан сказал Бахраму: "О господин, мы
сбились с дороги, и нам обязательно нужно пристать к этому городу, чтобы
отдохнуть, а после этого Аллах сделает, что хочет". И Бахрам отвечал:
"Прекрасно то, что ты решил, и как ты решишь, так и сделай". - "Когда
царица пришлет спросить о нас, каков будет наш ответ?" - спросил капи-
тан, и Бахрам ответил: "У меня этот мусульманин, который с нами; мы оде-
нем его в одежду невольников и выведем его вместе с нами, и когда царица
увидит его, она подумает и спросит: "Это невольник?" - и я скажу ей: "Я
продавец невольников и торгую ими. У меня было много невольников, и я
продал их, и остался только Этот невольник". - "Это прекрасные речи", -
отвечал капитан.
И потом они подплыли к городу, спустили паруса и укрепили якоря, и
корабль остановился, и вдруг царица Марджана выехала к ним со своим
войском и остановилась подле корабля и крикнула капитана. И капитан под-
нялся к ней и поцеловал землю меж ее руками, а царица спросила его: "Что
у тебя на этом корабле и кто есть с тобою?" - "О царица времени, - отве-
чал капитан, - со мною один торговец, который продает невольников", - и
царица крикнула: "Ко мне его!"
И вот Бахрам вышел к ней, а аль-Асад был с ним я шел сзади, в обличье
невольника, и, подойдя к царице, Бахрам поцеловал землю и остановился
перед ней. "Каково твое дело?" - спросила его царица, и он ответил: "Я
торговец рабами". И царица взглянула на аль-Асада и подумала, что это
невольник. "Как твое имя?" - спросила она его.
И аль-Асада задушил плач, и он ответил: "Мое имя альАсад".
И сердце царицы устремилось к юноше, и она спросила: "Умеешь ли ты
писать?" - и аль-Асад ответил: "Да!"
И тогда царица подала ему чернильницу, калам и бумагу и сказала: "На-
пиши что-нибудь, а я посмотрю", - и альАсад написал такие два стиха:
"Что может придумать муж, раз вечно течет судьба
Враждебно к нему во всем? - скажи, о смотрящий,
Бросает она его в пучину, связав его,
И молвит: "Смотри, смотри, в воде не промокни",
И когда царица прочитала бумажку, она пожалела альАсада и сказала
Бахраму: "Продай мне этого невольника", но тот отвечал: "О госпожа, мне
невозможно его продать, так как я продал всех моих невольников и у меня
остался только этот". Тогда царица Марджана воскликнула: "Его непременно
надо у тебя взять, либо купить, либо отобрать как подарок!" - "Я его не
продам и не подарю!" - сказал Бахрам. Но царица взяла аль-Асада за руку
и увела его и поднялась с ним в крепость и послала сказать Бахраму: "Ес-
ли ты не отчалишь сегодня ночью от нашего города, я возьму все твое дос-
тояние и разобью твой корабль".
И когда это послание прибыло к Бахраму, он очень огорчился и восклик-
нул: "Поистине, это нехорошее путешествие!" Потом он поднялся и снаря-
дился и взял всего, что ему было нужно, и стал ожидать, когда придет
ночь, чтобы уехать, и сказал матросам: "Приготовьтесь и наполните бурдю-
ки водой, и в конце ночи мы двинемся".
И матросы стали делать свои дела, ожидая ночи, и ночь пришла, и вот
что было с матросами.
Что же касается царицы Марджаны, то она взяла аль-Асада и, приведя
его в крепость, отворила окна, выходившие на море, и велела невольницам
принести кушаний. И они принесли им кушаний, и оба поели, а затем царица
велела подать вино..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать пятая ночь
Когда же настала двести тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что царица Марджана велела невольницам подать
вино, и они его подали, и царица стала пить вместе с альАсадом. И Аллах
- велик он и славен! - закинул ей в сердце любовь к Аль-Асаду, и она
принялась наполнять кубки и поить его, пока не исчез его разум. И
аль-Асад поднялся, желая исполнить нужду, и вышел из комнаты и, увидав
открытую дверь, прошел в нее и пошел дальше, и путь привел его к большо-
му саду, где были всякие плоды и цветы. И аль-Асад сел под дерево и ис-
полнил свою нужду, а потом он подошел к водоему, бывшему в саду, и опро-
кинулся навзничь (а одежда на нем была развязана), и его ударило возду-
хом, и он заснул, и пришла к нему ночь.
Вот что было с аль-Асадом. Что же касается Бахрама, то, когда насту-
пила ночь, он крикнул матросам на корабле: "Распускайте паруса и пое-
дем!" - а матросы ответили: "Слушаем и повинуемся, но только подожди,
пока мы наполним наши бурдюки, и тогда мы отчалим".
И затем матросы вышли с бурдюками, чтобы их наполнить, и обошли вок-
руг крепости, но увидели только стены, окружающие сад. И они взобрались
на стены и спустились в сад я пошли по следам чьих-то ног, ведшим к во-
доему, и, придя сюда, они увидали аль-Асада, опрокинувшегося навзничь. И
матросы узнали его и обрадовались, и взяли юношу, наполнив сначала свои
бурдюки, и соскочили со стены, поспешно принесли его к Бахраму и сказа-
ли: "Радуйся достижению желаемого и исцелению души. Твой барабан засту-
чал, и твоя флейта засвистела: "Пленника, которого царица Марджана на-
сильно отняла у тебя, мы нашли и принесли с собой". [253]
И потом они бросили аль-Асада перед Бахрамом, и, когда Бахрам увидал
юношу, его сердце улетело от радости, и его грудь расширилась и распра-
вилась. И он наградил матросов и велел им поскорее распускать паруса, и
они распустили паруса и поехали, направляясь к Горе огня, и ехали непре-
рывно до утра.
Вот что было с ними. Что же касается царицы Марджаны, то, когда
аль-Асад ушел от нее, она прождала его некоторое время, но он не возвра-
щался. И она стала его искать, но не нашла и следа его. И тогда царица
зажгла свечи и велела невольницам искать юношу, а потом она сама вышла
и, увидав, что сад открыт, поняла, что альАсад вошел туда. И она пошла в
сад и нашла возле водоема сандалию аль-Асада. После этого она обошла
весь сад, разыскивая юношу, но ничего о нем не узнала. И царица искала
его во всех углах сада до утра, а потом она спросила про корабль, и ей
сказали, что он ушел в первую треть ночи. И царица поняла, что моряки
взяли аль-Асада с собою, и разгневалась, и ей стало тяжело.
И она велела тотчас же снарядить десять больших кораблей и приготови-
лась к войне и взошла на один из десяти кораблей, и с нею вместе сели на
корабли невольники и невольницы, и воины были снаряжены и надели прек-
расное оружие и военные доспехи. И распустили паруса, и царица сказала
капитанам: "Если вы нагоните корабль того мага, у меня будут для вас по-
четные одежды и деньги, а если не нагоните, я перебью вас до последне-
го".
И моряков охватил страх и великая надежда. И они проплыли на кораблях
этот день, и эту ночь, и второй день, и третий день, а на четвертый день
они завидели корабль Бахрама-мага, и день еще не закончился, как корабли
окружили и обступили корабль мага.
А Бахрам в это время вывел аль-Асада и принялся его бить и пытать, а
аль-Асад призывал на помощь и в защиту, но не нашел среди людей ни по-
мощника, ни защитника, и сильные побои причиняли ему боль. И когда маг
пытал его, он вдруг бросил взгляд и увидел, что корабли обступили его
корабль и окружили его, как белое в глазу окружает черное, и понял он,
что несомненно погибнет. И Бахрам вздохнул и воскликнул: "Горе тебе, о
Асад, - все это из-за твоей головы!" - а затем он взял его за руку и ве-
лел своим людям бросить его в море и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я
непременно убью тебя раньше, чем умру!"
И тогда аль-Асада подняли за ноги и за руки и бросили посреди моря.
Но Аллах - велик он и славен! - пожелал его спасти и не дал окончиться
его сроку, и допустил он, чтобы аль-Асад нырнул и вынырнул, и юноша до
тех пор бил руками и ногами, пока Аллах не облегчил его участь и не при-
шел к нему на помощь. И аль-Асада ударила волна и унесла его далеко от
корабля мага и прибила к берегу, и юноша вышел, не веря в свое спасение,
а оказавшись на берегу, он снял с себя одежду и выжал ее и разостлал и
сел голый, плача о том, что с ним сталось, и о случившихся с ним
бедствиях: побоях, пленении и изгнании. И он произнес такое двустишие:
"О боже, стойкость кончилась и хитрость:
Стеснилась стойкость, и порвалась веревка!
Кому же бедным жаловаться, кроме
Владыки, о властителей властитель?"
А окончив стихи, он поднялся и надел свою одежду, не зная, куда идти
и куда направиться. И стал он питаться злаками земли и плодами деревьев,
а пил воду из ручьев, и он шел ночью и днем, пока не приблизился к како-
му-то городу. И аль-Асад обрадовался и ускорил шаг, и когда он подошел к
городу, его застиг вечер..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать шестая ночь
Когда же настала двести тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что когда аль-Асад подошел к городу, его застиг
вечер и ворота города были уже заперты. И по воле судьбы и рока случи-
лось так, что это был тот город, где аль-Асад был в плену, а брат его
альАмджад был там везирем у царя этого города. И, увидав, что город за-
перт, аль-Асад пошел по направлению к кладбищу, в сторону гробниц. Дойдя
до кладбища, он увидел гробницу без дверей и вошел в нее и лег там, зак-
рыв лицо полой.
А Бахрам-маг, когда царица Марджана подплыла к нему на кораблях, раз-
бил их своим коварством и колдовством и благополучно повернул к своему
городу и в тот же час и минуту поплыл, радостный. И, плывя мимо кладби-
ща, он сошел с корабля, по воле судьбы и рока, и прошелся среди могил, и
увидел, что гробница, в которой лежал аль-Асад, открыта. И он удивился и
воскликнул: "Обязательно загляну в эту гробницу!" - и заглянул туда и
увидал рядом с гробницей аль-Асада, который спал, закрыв голову полой.
И Бахрам посмотрел ему в лицо и узнал его и воскликнул: "Разве ты до
сих пор жив?" И затем он взял его и унес к себе домой, а у него в доме
был под землей подвал, приготовленный для того, чтобы пытать мусульман.
И была у него дочка по имени Бустан. И Бахрам наложил аль-Асаду на ноги
тяжелые оковы и посадил его в этот подвал, поручив своей дочери пытать
его ночью и днем, пока он не умрет, а затем он больно побил юношу и за-
пер его в подвале и отдал ключи своей дочери.
И дочь его, Бустан, отперла подвал и спустилась туда, чтобы побить
аль-Асада, и увидела она, что это юноша с изящными чертами, сладостный
видом, с бровями, как лук, и черными зрачками, и любовь к нему запала ей
в сердце, и она спросила юношу: "Как твое имя?" - "Мое имя аль-Асад", -
ответил он, и Бустан воскликнула: "Да будешь ты счастлив, и да будут
счастливы твои дни! Ты не Заслуживаешь пыток и побоев, и я знаю, что ты
обижен".
И она принялась развлекать его словами и расковала его цепи, а затем
она стала расспрашивать его о вере ислама, и аль-Асад рассказал ей, что
это вера истинная и прямая и что господин наш Мухаммед - творец блестя-
щих чудес [254] и явных знамений, а что огонь приносит вред, но не пользу.
И он принялся рассказывать ей об исламе и его основах, и девушка подчи-
нилась ему, и любовь к вере вошла ей в сердце, и Аллах великий пропитал
ее душу любовью к аль-Асаду.
И девушка произнесла оба исповедания и была причислена к людям
счастья, и стала она кормить аль-Асада и поить его и разговаривала с
ним, и они молились вместе. И девушка готовила ему отвары из куриц, пока
он не окреп и не прошли его болезни и он не стал снова таким же здоро-
вым, как был, и вот что случилось у него с дочерью Бахрама-мага.
Однажды дочь Бахрама вышла от аль-Асада и встала у ворот и вдруг слы-
шит, глашатай кричит: "Всякий, у кого находится красивый юноша такого-то
и такого-то вида и кто объявит о нем, получит все деньги, какие потребу-
ет, а всякий, кто держит его у себя и отречется от этого, будет повешен
на воротах своего дома и его имущество будет разграблено и кровь его
прольется безнаказанно".
А раньше аль-Асад рассказал Бустан, дочери Бахрама, обо всем, что с
ним случилось, и, услышав слова глашатая, Бустан поняла, что аль-Асад и
есть тот, кого ищут. И она вошла к нему и рассказала ему, в чем дело, и
аль-Асад вышел и направился к дому везиря, и, увидев везиря, он восклик-
нул: "Клянусь Аллахом, этот везирь - мой брат альАмджад!"
И затем он вошел, и женщина вошла за ним во дворец, и, увидев своего
брата аль-Амджада, аль-Асад бросился к нему, и туг аль-Амджад узнал сво-
его брата и тоже бросился к нему, и они обнялись, и мамлюки окружили их,
сойдя со своих коней, и аль-Асад с аль-Амджадом обеспамятели на некото-
рое время. А когда они очнулись от обморока, аль-Амджад взял аль-Асада и
поднялся с ним к султану и рассказал ему историю своего брата, и султан
велел разграбить дом Бахрама..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести тридцать седьмая ночь
Когда же настала двести тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что султан приказал аль-Амджаду разграбить дом
Бахрама и повесить его семью, и везирь послал для этого людей, которые
отправились к дому Бахрама и разграбили его. И они привели его дочь к
везирю, и тот проявил к ней уважение. И аль-Асад поведал своему брату
обо всех пытках, которые ему пришлось вынести, и о том, какие милости
оказала ему дочь Бахрама, и аль-Амджад проявил к ней еще большее уваже-
ние. Затем аль-Амджад рассказал аль-Асаду обо всем, что произошло у него
с той женщиной и как он избавился от повешения и стал везирем, а после
этого каждый из них принялся жаловаться другому на то, что испытал,
расставшись с братом.
И затем султан велел привести мага и приказал отрубить ему голову, и
Бахрам спросил: "О величайший царь, твердо ли ты решил убить меня?" -
"Да", - отвечал царь. И Бахрам сказал: "Подожди со мною немного, о
царь!" - и после этого он склонил голову к земле, а затем поднял ее и
произнес исповедание веры и принял ислам при содействии султана, и все
обрадовались, что он принял ислам.
Потом аль-Амджад и аль-Асад рассказали Бахраму обо всем, что с ними
случилось, и тот изумился и воскликнул: "О господа мои, собирайтесь в
путешествие, и я поеду с ваий". И братья обрадовались этому и тому, что
Бахрам принял ислам, и заплакали сильным плачем. "О господа мои, - ска-
зал им Бахрам, - не плачьте: в конце концов вы нашли друг друга и соеди-
нились, как соединились Нима и Нум". - "А что случилось с Нимой и Нум?"
- спросили Бахрама.
|
