 |
|
Рассказывают также, что повелитель правоверных аль-Мамун в один из
дней был у себя во дворце, и призвал он всех особ своего государства и
вельмож царства, и призвал к себе также стихотворцев и сотрапезников. И
был среди его сотрапезников один сотрапезник по имени Мухаммед аль-Бас-
ри. И аль-Мамун обратился к нему и сказал: "О Мухаммед, я хочу, чтобы ты
рассказал мне что-нибудь, чего я никогда не слышал". - "О повелитель
правоверных, хочешь ли ты, чтобы я передал тебе рассказ, который я слы-
шал ушами, или рассказал тебе о том, что я видел глазами?" - спросил Му-
хаммед, и аль-Мамун ответил: "Расскажи мне, о Мухаммед, о том, что более
всего удивительно".
"Знай, о повелитель правоверных, - сказал тогда Мухаммед, - что был в
минувшие дни человек из тех, что живут в благоденствии, и родина его бы-
ла в Йемене, но потом он уехал из Йемена в наш город Багдад, и ему пока-
залось хорошо жить в нем, и он перевез в Багдад своих родных и свое иму-
щество и семью. А у него были шесть невольниц, подобных лунам: первая -
белая, вторая - коричневая, третья - упитанная, четвертая - худощавая,
пятая - желтая и шестая - черная, и все они были красивы лицом и совер-
шенны по образованию, и знали искусство пения и игры на музыкальных
инструментах. И случилось, что он призвал этих невольниц в какой-то день
к себе и потребовал кушанье и вино, и они стали есть, и пить, и наслаж-
дались, и радовались, и господин их наполнил кубок и, взяв его в руку,
сделал знак белой невольнице и сказал: "О лик новой лупы, дай нам услы-
шать сладостные слова".
И она взяла лютню и настроила ее и стала повторять на ней напевы, по-
ка помещение не заплясало, а потом она завела напев и произнесла такие
стихи:
"Мой любимый стоит всегда пред глазами,
Его имя начертано в моем сердце.
Его вспомню, так все во мне - одно сердце,
Его вижу, так все во мне - одно око.
Мне сказали хулители: "Позабудешь!"
Я сказала: "Чему не быть, как же будет?"
Я сказала: "Уйди, хулитель, оставь нас,
Не старайся уменьшить то, что не мало".
И их господин пришел в восторг и выпил свой кубок и дал выпить не-
вольницам, а потом он наполнил чашу и, взяв ее в руку, сделал знак ко-
ричневой невольнице и сказал: "О свет факела, чье дыхание благовонно, -
дай нам послушать твой прекрасный голос, внимающий которому впадает в
соблазн!" И она взяла лютню и повторяла напевы, пока все в помещении не
возликовало, и похитила сердца взглядами и произнесла такие стихи:
"Поклянусь тобою, других любить не буду
До смерти я, и любовь к тебе не предам я.
О полный месяц, прелестью закрывшийся,
Все прекрасные под твои идут знамена.
Ты тот, кто превзошел прекрасных нежностью,
Ты одарен творцом миров, Аллахом!"
И их господин, пришел в восторг, и он выпил свою чашу и напоил не-
вольниц, а потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак упи-
танной невольнице, и велел ей петь, перебирая напевы. И невольница взяла
лютню и заиграла на голос, прогоняющий печали, и произнесла такие стихи:
"Коль впрямь ты простил меля, о тот, к кому я стремлюсь,
Мне дела нет до всех тех, кто сердится.
И если появится прекрасный твой лик, мне нет
Заботы о всех царях земли, если скроются.
Хочу я из благ мирских одной лишь любви Твоей,
О тот, к кому прелесть вся, как к предку возводится!"
И их господин пришел в восторг и взял чашу и напоил невольниц, а по-
том он наполнил чашу и, взяв ее в руку, сделал знак худощавой невольнице
и сказал: "О гурия садов, дай нам послушать твои прекрасные слова!" И
она взяла лютню и настроила ее и перебрала напевы и произнесла такие
стихи:
"Клянусь, на пути Аллаха [365] то, что ты сделал мне,
Расставшись со мной, когда терпеть без тебя не в мочь.
Клянусь, нас судья в любви рассудит, и он воздаст
Мне должное за тебя, творя справедливый суд".
И их господин пришел в восторг и выпил кубок и напоил невольниц, а
потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак желтой невольни-
це и сказал: "О солнце дня, дай нам послушать твои нежные стихи!"
И она взяла лютню и ударила по ней наилучшим образом и произнесла та-
кие стихи:
"Мой любимый, когда ему я являюсь,
Обнажает меч острый глаз предо мною.
Пусть хоть частью возьмет Аллах с него долг мне,
Раз жесток он, а дух ведь мой в его власти.
Всякий раз, как стажу душе: "Его брось ты!"-
Все стремится душа моя лишь к нему же.
Лишь его средь других людей я желаю,
Но питает судьбы рука ко мне зависть".
И их господин пришел в восторг и выпил и напоил невольниц, а затем он
наполнил чашу и, взяв ее в руку, сделал знак черной невольнице и сказал:
"О чернота глаза, дай нам услышать хоть два слова". И она взяла лютню и
настроила ее и натянула струны и прошлась по ним на много ладов, а затем
вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла:
"О глаз, прошу, будь щедр, подари мне слезы,
В любви моей утратила жизнь совсем я.
Со страстью всякой я борюсь к любимым,
Но я влюблена, и радуется завистник.
Хулитель не дает мне роз ланиты,
Когда душа моя стремится к розам.
Здесь чаши ходят вкруг с вином пьянящим,
И радость здесь, при музыке и лютне.
Пришел ко мне любимый, увлеклась я,
И звезды счастья ярко нам сняли.
Но без вины задумал он расстаться,
А есть ли горше что-нибудь разлуки?
Его ланиты - сорванные розы;
Клянусь Аллахом, розы щек прекрасны!
Когда б закон позволил яиц нам падать
Не пред Аллахом, пала бы ниц пред ним я".
И после этого рабыни поднялись и поцеловали землю меж рук их господи-
на и сказали: "Рассуди нас, о господин".
И владелец их посмотрел на их красоту и прелесть и на их неодинаковый
цвет, и восхвалил Аллаха великого и прославил его и потом сказал: "Каж-
дая из вас читала Коран и научилась напевам и знает предания о древних и
сведуща в историях минувших пародов, и я хочу, чтобы каждая из вас под-
нялась и указала рукой на свою соперницу - то есть белая укажет на смуг-
лую, упитанная - на худощавую, желтая - на черную, - и пусть каждая из
вас восхваляет себя и порицает свою подругу, а потом встанет ее подруга
и сделает с ней то же самое. И пусть это будут доказательства из почи-
таемого Корана и что-нибудь из преданий и стихов, чтобы мы увидели вашу
образованность и красоту ваших речей". И невольницы ответили ему: "Слу-
шаем и повинуемся!.."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать пятая ночь
Когда же настала триста тридцать пятая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что невольницы сказали человеку из Йемена:
"Слушаем и повинуемся!" И затем встала первая из них (а это была белая)
и указала на черную и сказала: "Горе тебе, о черная!" Передают, что бе-
лизна говорила: "Я свет блестящий, я месяц восходящий, цвет мой ясен,
лоб мой сияет, и о моей красоте сказал поэт:
Бела она, с гладкими щеками и нежная,
Подобна по прелести жемчужине скрытой"
Как алиф прекрасный стан ее, а уста ее -
Как мим, а дуга бровей над нею - как нуны [366],
И кажется, взгляд ее - стрела, а дуга бровей -
Как лук, хоть и связан он бывает со смертью.
Коль явит ланиты нам и стан, то щека ее -
Как роза и василек, шиповник и мирта.
Обычно сажают ветвь в саду, как известно нам,
Но стана твоего ветвь - как много садов в нем!
Мой цвет подобен счастливому дню и сорванному цветку и сверкающей
звезде.
И сказал Аллах великий в своей славной книге пророку своему Мусе (мир
с ним!): "Положи руку себе за пазуху, она выйдет белою, без вреда" [367].
И сказал Аллах великий: "А что до тех, чьи лица побелеют [368], то в ми-
лости Аллаха они, и пребывают в ней вечно". Цвет мой - чудо, и прелесть
моя - предел, и красота моя - завершение, и на подобной мне хороша вся-
кая одежда, и ко мне стремятся души. И в белизне многие достоинства, как
то, что снег нисходит с небес белым, и передают, что лучший из цветов
белый, и мусульмане гордятся белыми тюрбанами, и если бы я стала припо-
минать, что сказано белизне во славу, изложение, право бы, затянулось.
То, чего мало, но достаточно, - лучше, чем то, чего много и недостаточ-
но. Но я начну порицать тебя, о черная, о цвет чернил и сажи кузнеца, и
лица ворона, разлучающего любимых! Сказал поэт, восхваляя белизну и по-
рицая черноту:
Не видишь ли ты, что жемчуг дорог за белый цвет,
А угля нам черного на дирхем мешок дают.
И лица ведь белые - те прямо вступают в рай,
А лицами черными геенна [369] наполнена.
И рассказывается в одном из преданий, передаваемых со слов лучших лю-
дей, что Нух - мир с ним! - заснул в какой-то день, а дети его - Сам и
Хам - сидели у его изголовья. И набежал ветер и приподнял одежды Нуха, и
открылась его срамота, и Хам посмотрел на него и засмеялся и не прикрыл
его, а Сам поднялся и прикрыл. И их отец пробудился от сна и узнал, что
совершили его сыновья, и благословил Сама и проклял Хама. И побелело ли-
цо Сама, и пошли пророки и халифы прямого пути и цари из потомков его, а
лицо Хама почернело, и он ушел и убежал в страну абиссинцев, и пошли
чернокожие от потомков его. И все люди согласны в том, что мало ума у
черных и говорит говорящий в поговорке: "Как найти черного разумного?"
И господин сказал невольнице: "Садись, этого достаточно, ты превзошла
меру!" И потом он сделал знак черной, и она поднялась, и указала рукой
на белую, и молвила: "Разве не знаешь ты, что приведено в Коране, низве-
денном на посланного пророка, слово Аллаха великого: "Клянусь ночью,
когда она покрывает, и днем, когда он заблистает!" И если бы ночь не бы-
ла достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы ее впереди дня, -
с этим согласны проницательные и прозорливые. Разве не знаешь ты, что
чернота - украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения
и приближается время смерти? И если бы не была чернота достойнее всего,
не поместил бы ее Аллах в глубину сердца и ока. А как хороши слова поэ-
та:
Люблю я коричневых за то лишь, что собран в них
Цвет юности и зерна сердец и очей людских.
И белую белизну ошибкой мне не забыть,
От савана и седин всегда буду в страхе я.
А вот слова другого:
Лишь смуглые, не белые"
Достойны все любви моей.
Ведь смуглость в цвете алых губ,
А белое - цвет лишаев.
И слова другого:
Поступки черной - белые, как будто бы
Глазам она равна, владыкам света.
Коль ума лишусь, полюбив ее, не дивитесь вы, -
Немочь черная ведь безумия начало.
И как будто цветом подобен я вороному в ночь, -
Ведь не будь ее, не пришла б луна со светом.
И к тому же, разве хорошо встречаться влюбленным иначе как ночью? До-
вольно с тебя этого преимущества и выгоды. Ничто так не скрывает влюб-
ленных от сплетников и злых людей, как чернота мрака, и ничто так не
заставляет их бояться позора, как белизна утра. Сколько у черноты преи-
муществ, и как хороши слова поэта:
Иду к ним, и мрак ночей перед ними ходатай мой;
От них иду - белизна зари предает меня.
И слова другого:
Как много ночей со мной провел мой возлюбленный,
И нас покрывала ночь кудрей темнотой своих.
Когда же блеснул свет утра, он испугал меня,
И милому я сказала: "Лгут маги, поистине".
И слова другого:
Пришел он ко мне, закрывшись ночи рубашкою,
Шаги ускорял свои от страха, с опаскою,
И щеку я подостлал свою на пути его
Униженно, и подол тащил позади себя.
И месяца луч блеснул, почти опозорив нас,
Как будто обрезок он, от ногтя отрезанный.
И было, что было, из того, что не вспомню я,
Так думай же доброе, не спрашивай ни о чем.
И слова другого:
Лишь ночью встречает тех, с кем будет близка она,
Ведь солнце доносит все, а ночь - верный сводник,
И слова другого:
Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся,
Но черных зато люблю я, тонких и стройных,
Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней
В день гонки; другие - на слонах выезжают.
И слова другого:
Посетил меня любимый
Ночью, обнялись мы оба
И заснули. И вдруг утро
Поднялся торопливо
Я прошу Аллаха: "Боже,
Мы хотим быть снова вместе!
Ночь пускай еще продлится,
Раз мой друг лежит со мною!"
И если бы я стала упоминать о том, как хвалят черноту, изложение,
право бы, затянулось, но то, что не велико и достаточно, лучше, чем то,
что обильно и недостаточно. А что до тебя, о белая, то твой цвет - цвет
проказы, и сближение с тобой - горесть, и рассказывают, что град и стужа
в геенне, чтобы мучить людей дурных. А в числе достоинств черноты то,
что из нее получают чернила, которыми пишут слова Аллаха. И если бы не
чернота мускуса и амбры, благовония не доставлялись бы царям, и о них бы
не поминали. Сколько у черноты достоинств, и как хороши слова поэта:
Не видишь ли ты, что мускус дорого ценится,
А извести белой ты на дирхем получишь куль?
Бельмо в глазу юноши зазорным считается,
Но, подлинно, черные глаза разят стрелами".
И ее господин сказал ей: "Садись, этого достаточно!" И невольница се-
ла, и затем он сделал знак упитанной, и та поднялась..."
И Шахразаду застигло утро, иона прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать шестая ночь
Когда же настала триста тридцать шестая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что йеменец, господин невольниц, сделал знак
упитанной невольнице, и она поднялась и указала рукой на худощавую, и
обнажила свой живот, так что стали видны его складки и показалась округ-
лость ее пупка. А затем она надела тонкую рубашку, яз-под которой было
видно все ее тело, и сказала: "Слава Аллаху, который сотворил меня и
сделал мой образ красивым и наделил меня жиром и прекрасной полнотой и
уподобил меня ветвям и увеличил мою прелесть и блеск! Слава ему за то,
что он даровал мне, и за то, что почтил меня, когда помянул в своей ве-
ликой книге, - велик он! - и привел упитанного тельца [370]. И он сделал
меня подобной саду, где находятся сливы и гранаты. А жители городов же-
лают жирных птиц, чтобы есть их, и не любят они птиц тощих, и сыны Адама
хотят жирного мяса и едят его. Сколько в упитанности преимуществ, и как
хороши слова поэта:
Прощайся с возлюбленной - снимаются путники -
Но можешь ли ты, о муж, проститься с возлюбленной?
Расаживает она по дому соседнему,
Как жирная курочка - порока и скуки нет.
И я не видела, чтобы кто-нибудь остановился возле мясника и не потре-
бовал бы у него жирного мяса. Сказали мудрецы: "Наслаждение в трех ве-
щах: есть мясо, ездить верхом на мясе и вводить мясо в мясо". А ты, о
сухопарая, - твои ноги - точно ноги воробья или печная кочерга, ты крес-
товина распятого и мясо порченного, и нет в тебе ничего радующего ум,
как сказал о тебе поэт:
Аллах от всего меля спаси, что б заставило
Лежать рядом с женщиной, сухою, как лыко пальч.
Все члены ее - рога, бодают они меня
Во сне, и ослабнувшим всегда просыпаюсь я".
И ее господин сказал ей: "Садись, этого достаточно!" И она села.
И господин сделал знак худощавой, и та поднялась, подобная ветви ивы,
или трости бамбука, или стеблю базилика, и сказала: "Слава Аллаху, кото-
рый сотворил меня и создал прекрасной и сделал близость со мною пределом
стремлений и уподобил меня ветви, к которой склоняются сердца! Когда я
встаю, то встаю легко, а когда сажусь, то сажусь изящно; я легкомысленна
при шутке, и душе моей приятно веселье. И не видала я, чтобы кто-нибудь,
описывая возлюбленного, говорил: "Мой любимый величиной со слона". И не
говорят: "Он подобен горе, широкой и длинной". А говорят только: "У мое-
го любимого стройный стан, и он высок ростом". Немного пищи мне доста-
точно, и малость воды утоляет мою жажду. Мои игры легки и шутки прекрас-
ны, я живее воробья и легче скворца, близость со мной - мечта желающего
и услада ищущего, мой рост прекрасен и прелестна улыбка, я точно ветвь
ивы, или трость бамбука, или стебель базилика, и нет по прелести мне по-
добного, как сказал обо мне сказавший:
Я с ветвью тонкой твой стан сравнил
И образ твой своей долей сделал.
Как безумный я за тобой ходи и -
Так боялся я соглядатаев.
Из-за подобных мне безумствуют влюбленные и впадает в смущенье тоску-
ющий, и если мой любимый привлекает меня, я приближаюсь к нему, и если
он наклоняет меня, я наклоняюсь к нему, а не на него. А ты, о жирная те-
лом, - ты ешь, как слон, и не насыщает тебя ни многое, ни малое, и при
сближении не отдыхает с тобою друг, и не находит он с тобою пути к ве-
селью - величина твоего живота мешает тебя познать, и овладеть тобой не
дает толщина твоих бедер. Какая красота в твоей толщине и какая в твоей
грубости тонкость и мягкость? Подобает жирному мясу только убой, и нет в
нем ничего, что бы требовало похвал. Если с тобою кто-нибудь шутит, ты
сердишься, а если с тобою играют, - печалишься; заигрывая, ты сопишь, и
когда ходишь, высовываешь язык, а когда ешь, не можешь насытиться. Ты
тяжелее горы и безобразнее гибели и горя, нет у тебя движения и нет в
тебе благословения, и только и дела у тебя, что есть и спать. Ты точно
надутый бурдюк или уродливый слон, и когда ты идешь в дом уединения, ты
хочешь, чтобы кто-нибудь помыл тебя и выщипал на тебе волосы - а это
предел лени и образец безделья. И, коротко говоря, нет в тебе похвально-
го, и сказал о тебе поэт:
Грузна как бурдюк она с мочею раздувшийся,
И бедра ее, как склоны гор возвышаются.
Когда в землях западных кичливо идет она,
Летит на восток тот вздор, который несет она".
И ее господин сказал ей: "Садись, этого достаточно!" И она села, а он
сделал знак желтой невольнице, и та поднялась на ноги и восхвалила Алла-
ха великого и прославила его и произнесла молитву и привет избранному им
среди созданий, а затем она показала рукой на коричневую невольницу и
сказала..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать седьмая ночь
Когда же настала триста тридцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что желтая невольница поднялась на нога и восх-
валила Аллаха великого и прославила его, а затем она указала рукой на
коричневую невольницу и сказала ей:
"Я восхвалена в Коране, и описал мой цвет милосердный и дал ему преи-
мущество над всеми цветами, когда сказал - велик он! - в своей ясной
книге: "Желтая, чист ее цвет, и радует он взирающих..." [371] И цвет мой -
чудо, красота моя - предел, и прелесть моя - совершенство, ибо мой цвет
- цвет динара, цвет звезд и светил, и цвет яблока и образ мой - образ
прекрасных и имеет цвет шафрана, превозносящийся над всеми цветами, и
образ мой необычен, и цвет мой удивителен. Я мягка телом и дорога ценою,
и я объяла все виды красоты, и цвет мой дорог в этом мире, как чистое
золото. И сколько во мне преимуществ, и о подобной мне сказал поэт:
Ее желтизна блестит, как солнца прекрасный свет,
Динару она равна по виду красивому.
Не выразит нам шафран и части красот ее,
О нет, и весь вид ее возносится над луной.
А затем я начну порицать тебя, о коричневая цветом! Твой цвет-цвет
буйвола, и видом твоим брезгают души, и если есть твой цвет в какой-ни-
будь вещи, то ее порицают, а если он есть в кушанье, то оно отравлено.
Твой цвет - цвет мух, и он отвратителен, как собака. Среди прочих цветов
он приводит в смущенье и служит признаком горестей, и я никогда не слы-
хала о коричневом золоте, или жемчуге, или рубине. Уходя в уединение, ты
меняешь цвет лица, а выйдя, становишься еще более безобразной; ты не
черная, которую знают, и не белая, которую описывают, и нет у тебя ника-
ких преимуществ, как сказал о тебе поэт:
Цвет пыли, вот цвет ее лица; то землистый цвет,
Как прах, облепляющий прохожего ноги.
Едва на нее я брошу глазом хоть беглый взгляд,
Заботы усилятся мои и печали".
И ее господин сказал: "Садись, этого достаточно!" - и она села. И
господин ее сделал знак коричневой невольнице, а она обладала прелестью
и красотой, и была высока, соразмерна, блестяща и совершенна. И ее тело
было мягко, а волосы - как уголь. Она была стройна телом, розовощека, с
насурмленными глазами, овальными щеками, прекрасным лицом, красноречивым
языком, тонким станом и тяжелыми бедрами. И сказала она: "Слава Аллаху,
который не сделал меня ни жирной и порицаемой, ни худощавой и поджарой,
ни белой, как проказа, ни желтой, как страдающий от колик, ни черной, -
цвета сажи - но, напротив, сделал мой цвет любимцем обладателей разума.
Все поэты хвалят коричневых на всех языках и дают их цвету преимущество
над всеми цветами. Коричневый цветом имеет похвальные качества, и от Ал-
лаха дар того, кто сказал:
У смуглых не мало свойств, и если б ты смысл их знал,
Твой глаз бы не стал смотреть на красных и белых.
Умелы в словах они, и взоры играют их;
Харута пророчествам и чарам учить бы могли [372].
И слова другого:
Кто смуглого мне вернет, чьи члены, как говорят,
Высокие, стройные самхарские копья.
Тоскуют глаза его, пушок его шелковист;
Он в сердце влюбленного всегда пребывает.
И слова другого:
Я ценю, как дух, точку смуглую на лице его,
Белизна же пусть превосходит блеском месяц.
Ведь когда б имел он такую точку, но белую,
Красота его заменилась бы позором.
Не вином его опьяняюсь я, но, поистине,
Его локоны оставляют всех хмельными,
И красоты все одна другой завидуют,
И пушком его все бы стать они хотели.
И слова поэта:
Почему к пушку не склоняюсь я, когда явится
На коричневом, что копью подобен цветом.
Но ведь всех красот завершение, - говорит поэт,
Муравьев следы, что видны на ненюфаре [373].
И я видывал, как влюбленные теряли честь
Из за родинки под глазом его черным.
И бранить ли станут хулители за того меня,
Кто весь родинка? - Так избавьте же от глупых!
Мой образ прекрасен, и стан мой изящен, и цвет мой желанен для царей,
и любят его все, и богатые и нищие. Я тонка, легка, прекрасна и изящна,
нежна телом и высока ценою, и во мне завершилась красота, образованность
и красноречие. Моя внешность прекрасна, язык мой красноречив, мои шутки
легки, и игры мои изящны. А ты, - ты подобна мальве у ворот аль-Лук [374]
- желтая и вся в жилах. Пропади ты, о котелок мясника, о ржавчина на ме-
ди, о видом подобная сове, о пища с дерева заккум! Тому, кто лежит с то-
бой, тесло дышать, и он погребен в могилах, и нет у тебя в красоте преи-
мущества, как сказал о подобной тебе поэт:
Она очень желтая, хотя не больна она,
Стесняет она мне грудь, болит голова моя,
Когда не раскается душа, я срамлю ее,
Целую ту желтую, и зубы она мне рвет".
И когда она окончила свое стихотворение, ее господин оказал ей: Са-
дись, этого достаточно!" А после этого..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать восьмая ночь
Когда же настала триста тридцать восьмая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что, когда невольница окончила свое стихотворе-
ние, ее господин сказал: "Садись, этого довольно!" А после этого он по-
мирил невольниц и одел их в роскошные одежды, и подарил им дорогие кам-
ни, земные и морские, и не видал я, о повелитель правоверных, ни в какое
время и ни в каком месте никого, краше этих прекрасных невольниц".
И когда аль-Мамун услышал эту повесть от Мухаммеда аль-Басри, он об-
ратился к нему и спросил: "О Мухаммед, знаешь ли ты, где эти невольницы
и их господин. Можешь ли ты купить их для нас?" И Мухаммед ответил ему:
"О повелитель правоверных, до меня дошло, что их господин влюблен в них
и не может с ними расстаться". - "Захвати для их господина по десять ты-
сяч динаров за каждую девушку (а всего это составит шестьдесят тысяч ди-
наров), и возьми их с собой, и отправляйся к нему, и купи у него не-
вольниц", - сказал аль-Мамун. И Мухаммед аль-Басри взял у него эти
деньги и отправился и, прибыв к господину невольниц, сказал ему, что по-
велитель правоверных желает купить у него этих девушек за столько-то.
Йеменец согласился их продать в угоду повелителю правоверных, и отос-
лав невольниц к нему, и когда они прибыли к повелителю правоверных, он
приготовил для них прекрасное помещение, и проводил с ними время. И де-
вушки разделяли трапезу халифа, а он дивился их красоте и прелести и
разнообразию их цветов и их прекрасным речам. И таким образом они прове-
ли некоторое время, а потом у их первого господина, который их продал,
не стало терпения быть в разлуке с ними. И он послал письмо повелителю
правоверных аль-Мамуну, где жаловался ему на то, какова его любовь к не-
вольницам, и содержало оно такие стихи:
"Шесть прекрасных похитили мою душу,
Шесть прекрасных - привет я им посылаю.
Мое зренье и слух они, моя жизнь в них,
Мой напиток и кушанье и услада,
Не забуду сближения с красотой их,
Сна приятность, когда их нет, удалилась.
Ах, как долго печалился и рыдал я,
Мне бы лучше среди людей не родиться!
О глаза, что украшены дивно веком!
Точно луки, - в меня они мечут стрелы".
И когда это письмо попало в руки халифа аль-Мамуна, он облачил деву-
шек в роскошные одежды, дал им шестьдесят тысяч динаров и послал их к
господину. И они прибыли к нему, и он им обрадовался до крайних преде-
лов, больше чем деньгам, которые пришли с ними. И жил с ними наилучшей и
приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и
Разлучительница собраний.
|
