 |
|
Рассказывают также, что Абу-Новас остался в один день из дней наедине
с собою и приготовил роскошное помещение, где расставил всякие кушанья и
всевозможные блюда - все, чего пожелают уста и язык. А потом он вышел
пройтись и поискать возлюбленного, подобающего этому покою, и сказал:
"Боже мой, господин и владыка, прошу тебя, приведи мне кого-нибудь, кто
подходит для этого покоя и годится, чтобы разделить со мной трапезу в
сегодняшний день".
И не закончил он еще своих слов, как увидел трех безбородых красав-
цев, подобных юношам райских садов, но только цвета они были разного, а
прелести их были сходны своей необычайности. И гибкость их членов воз-
буждала надежду согласно словам сказавшего:
Увидел я двух юношей и молвил:
"Влюбился я в вас", а юноши спросили:
"И деньги есть?" Сказал я: "Есть и щедрость"
Тогда они сказали: "Дело близко"
А Абу-Новас следовал этому толку и веселился и развлекался с красав-
цами, и срывал он розы с каждой цветущей щеки, как сказал поэт:
Вот старец великий, который влюблен.
Хорошеньких любит и радости он.
Хоть был он мосульцем в пречистой земле,
Один только Халеб он помнит всегда [400].
И Абу-Новас пошел к этим юношам и приветствовал их пожеланием мира, и
они встретили его с наилучшим приветом и уважением, а потом хотели уйти
в какую-то сторону, но Абу-Новас удержал их и произнес такие стихи:
"К другому вы не бегите -
Со мною залежи блага.
Со мной блестящий напиток,
Монах его приготовил,
И есть у меня барашек
И всякого рода птицы.
Поешьте же и напейтесь
Вина, что заботы гонит,
Друг к другу любовь познайте,
И суньте меня меж вами".
И когда он обманул юношей своими стихами, они почувствовали склон-
ность удовлетворить его и ответили..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста восемьдесят вторая ночь
Когда же настала триста восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что, когда Абу-Новас обманул юношей своими
стихами, они почувствовали склонность удовлетворить его и ответили ему
вниманием и повиновением. Они пошли с ним в его жилище и увидели, что
все, что он описал в своих стихах, находится в доме, и сели и принялись
есть и пить, и наслаждались и веселились. И они попросили Абу-Новаса
рассудить, кто из них лучше по блеску и красоте и стройнее станом и со-
размернее. И АбуНовас указал на одного из них, поцеловав его сначала два
раза, и произнес такие стихи:
"Я душу за родинку отдам на щеке его,
Откуда мне денег взять, чтоб родинку ту купить?
Преславен, кто от волос очистил щеку его
И всей красоте отвел жилище в той родинке!"
А потом он указал на второго, поцеловав его сначала в губы, и произ-
нес такие стихи:
"Возлюбленный! Он родинкой украшен,
Как мускусом на камфаре блестящей"
Ее увидев, взор мой изумился,
Она же мне: "Молитесь о пророке!" [401]
А потом он указал на третьего, поцеловав его сначала десять раз, и
произнес такие стихи:
"В серебряном стакане плавит злато
Юнец, что выкрасил вином ладони.
Ходил он с кравчими и винной чашей,
Глаза же его с другими двумя ходили.
Прекрасный газеленок, дитя турок,
Влекут бока его Хонейна [402] горы.
Хотя в "кривом" душа и обитает,
Но сердцем среди "движущих" живу я.
Любовь ведет один в долины Бекра,
Другой в страну мечетей ее тянет".
А каждый из двух молодцов уже выпил по два кубка, и, когда дошла оче-
редь до Абу-Новаса, он взял кубок и произнес такие два стиха:
"Вино ты берешь из рук газели изнеженной,
Что нежностью свойств тебе и винам подобна,
Вином насладиться могут пьющие лишь тогда,
Когда у поящего блистают ланиты".
И потом он выпил свою чашу, и она пошла кругом, и, когда очередь в
другой раз дошла до Абу-Новаса, радость одолела его, и он произнес такие
стихи:
"Своим сотрапезником ты кубок с вином назначь,
Друг друга сменяющий, пей кубок за кубком.
Из рук яркоустого и дивно прекрасного,
Что нежен, когда поспит, как плод или мускус.
Вино ты бери из рук газели изнеженной -
Лобзанье щеки ее приятней вина мне".
И когда опьянение одолело Абу-Новаса и он не мог отличить руки от го-
ловы, он склонился к юношам, целуя их и обнимая и свивая ноги с ногами,
не задумываясь о грехе и позоре, и произнес такие стихи:
"Вполне я наслаждаюсь лишь с юношей,
Что пьет, и с ним прекрасные вместе.
Один поет, другой же, когда его
Он тормошит, приветствует кубком.
И всякий раз, когда лобзанье нужно мне,
Кому-нибудь я губы целую.
На благо им! Приятен мой с ними день,
Дивлюсь я, как был он мне сладок.
И лью вино я чистым и смешанным
С условием: кто ляжет, тех любим!"
И когда они сидели так, вдруг кто-то постучал в дверь, и пришедшему
позволили войти, и, когда он вошел, оказалось, что это повелитель право-
верных Харун ар-Рашид. И все поднялись перед ним и поцеловали землю меж
его рук, и Абу-Новас очнулся от опьянения, так как боялся величия хали-
фа.
И повелитель правоверных сказал ему: "Эй, Абу-Новас!" И Абу-Новас от-
ветил: "Я здесь, о повелитель правоверных, да поддержит тебя Аллах!" И
халиф спросил: "Что это за дело?" - "О повелитель правоверных, нет сом-
нения, что дела избавляют от нужды спрашивать", - ответил Абу-Новас. А
халиф оказал: "О Абу-Новас, я спросил совета у Аллаха великого и назна-
чил тебя кадием сводников". - "А тебе любезно такое назначение, о пове-
литель правоверных?" - спросил Абу-Новас. "Да", - отвечал халиф. И
Абу-Новас спросил: "О повелитель правоверных, нет ли у тебя прошения,
которое ты мне предъявишь?" И повелитель правоверных разгневался и, по-
вернувшись, ушел и оставил их, полный гнева. А когда спустилась ночь,
повелитель правоверных провел ее в сильном гневе на АбуНоваса, а Абу-Но-
вас провел ночь самым радостным образом, развлекаясь и веселясь.
Когда же настало утро и светило засияло и заблистало, Абу-Новас рас-
пустил собрание и отослал юношей. Надев одежду торжеств, он вышел из до-
ма и направился к повелителю правоверных. А повелитель правоверных имел
обычай, распустив диван, приходить в приемный зал. Затем он созывал туда
поэтов, сотрапезников и музыкантов, и каждый садился на свое место, не
преступая его. И случилось так, что в этот день халиф вышел из дивана в
зал и призвал своих сотрапезников и посадил их на их места. А когда при-
шел Абу-Новас и захотел сесть на свое место, повелитель правоверных поз-
вал Масрура-меченосца и велел ему снять с Абу-Новаса одежду, привязать
ему на спину ослиное седло, а на голову надеть повод, и на зад подхвост-
ник и водить его по комнатам невольниц..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста восемьдесят третья ночь
Когда же настала триста восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных приказал Масру-
ру-меченосцу снять с Абу-Новаса одежду и привязать ему на спину седло и
надеть ему на голову повод и на зад подхвостник и водить его по комнатам
невольниц и помещениям женщин и другим покоям, чтобы над ним смеялись, а
после этого отрубить ему голову и привести ее. И Масрур сказал: "Слушаю
и повинуюсь!" И принялся делать то, что велел ему халиф. Он стал водить
Абу-Новаса по комнатам (а их было числом столько же, сколько дней в го-
ду), я Абу-Новас был смешон, и все, кто его видел, давали ему деньги,
так что он вернулся не иначе, как с полным карманом денег. И когда он
был в таком положении, вдруг приблизился Джафар Барматоид и вошел к ха-
лифу (а он был в отлучке по важному делу повелителя правоверных) и уви-
дал АбуНоваса в таком положении, и узнал его и сказал: "Эй, АбуНовас!" И
Абу-Новас ответил: "Это я, о владыка наш!" А Джафар спросил его; "Какой
ты совершил грех, что тебе досталось такое наказание?" - "Я не совершил
греха, - ответил Абу-Новас, - я подарил владыке халифу прекраснейшие из
моих стихов, а он подарил мне прекраснейшую из своих одежд". Услышав
это, повелитель правоверных Засмеялся смехом, исходящим из сердца, пол-
ного гневом, и простил его и велел дать ему кошелек денег.
|
