Сайт тысячи и одной ночи
Сайт
ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ

перевод с арабского М. А. Салье





 
   
1001 ночь. Книга тысячи и одной ночи. Арабские сказки
 
 


1001 ночь. Арабские сказки

Книга тысячи и одной ночи


Оглавление

Рассказ об Абу-Исе и Куррат-аль-Айн

 

примечания в квадратных скобках [   ]

 

 

Тысяча и одна ночь. Сказки  
   Рассказывают, что Амр ибн Масада  говорил:  "АбуИса,  сын  ар-Рашида,
брат аль-Мамуяа, был влюблен в Куррат-аль-Айн, невольницу Али ибн  Хиша-
ма, и она тоже была влюблена в него, но Абу-Иса таил свою страсть  и  не
открывал ее, никому не жалуясь и никого не осведомляя о своей  тайне,  и
было это из-за его гордости и мужественности. И он стремился купить Кур-
рат-аль-Айн у ее господина всякими хитростями, но не мог этого  сделать.
И когда его терпение было побеждено и усилилась его страсть и он был  не
в силах ухитриться в деле этой девушки, Абу-Иса  вошел  к  аль-Мамуну  в
день праздника, после ухода от него людей, и сказал: "О повелитель  пра-
воверных, если бы ты испытал своих предводителей сегодня, в  неожиданное
для них время, ты распознал бы среди них людей благородных меж прочими и
узнал бы место каждого я высоту его помыслов". (А хотел  такими  словами
Абу-Иса лишь достигнуть пребывания с Куррат-аль-Айн в доме  ее  господи-
на.) "Это мнение правильное!" - оказал аль-Мамун. И потом он  велел  ос-
настить лодку, которую называли "Крылатая", и ему подвели  лодку,  и  он
сел в нее с толпой своих приближенных. И первый  дворец,  в  который  он
вступил, был дворец Хумейда-длинного из Туса. И они вошли к нему во дво-
рец, в неожиданное время, и нашли его сидящим..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Четыреста пятнадцатая ночь

   Когда же настала четыреста пятнадцатая ночь, она сказала:  "Дошло  до
меня, о счастливый царь, что альМамун сел со своими приближенными, и они
ехали, пока не достигли дворца Хумейда-Длинного из Туса. И они  вошли  к
нему во дворец в неожиданное время и нашли его сидящим на циновке, и пе-
ред ним находились певицы, в руках которых были инструменты для песен  -
лютни, свирели и другие.
   И аль-Мамун посидел немного, а затем перед ним поставили  кушанья  из
мяса вьючных животных, среди которых не было  ничего  из  мяса  птиц,  и
аль-Мамун не стал ни на что смотреть.
   "О повелитель правоверных, - сказал Абу-Иса, - мы пришли в это  место
неожиданно, хозяин не знал о твоем прибытии. Отправимся же в  помещение,
которое для тебя приготовлено и тебе подходит".
   И халиф с приближенными  поднялся  (а  с  ним  вместе  был  его  брат
Абу-Иса), и они отправились к дому Али ибн Хишама.
   И когда ибн Хишам узнал об их приходе, он встретил их наилучшим обра-
зом и поцеловал землю меж рук халифа, и затем он пошел с ним во дворец и
отпер покои, лучше которых не видали видящие: пол, колонны и стены  были
выложены всевозможным мрамором, который был разрисован всякими  румскими
рисунками, а на полу были постланы циновки из Синда [428],  покрытые  бас-
рийскими коврами, и эти ковры были изготовлены по длине помещения  и  по
ширине его.
   И аль-Мамун посидел некоторое время,  оглядывая  комнату,  потолок  и
стены, и затем сказал: "Угости нас чемнибудь!" И Али ибн Хишам в тот  же
час и минуту велел принести ему около ста кушаний из куриц, кроме прочих
птиц, похлебок, жарких и освежающих. А после  аль-Мамун  сказал:  "Напои
нас чем-нибудь, о Али!" И Али принес им вина,  выкипяченного  до  трети,
сваренного с плодами в хорошими пряностями, в сосудах из золота, серебра
и хрусталя, а принесли это вино в комнату юноши, подобные месяцам,  оде-
тые в александрийские одежды, вышитые золотом, и на груди их были  пове-
шены хрустальные фляги розовой воды с мускусом. И  аль-Мамун  пришел  от
того, что увидел, в сильное удивление и сказал: "О Абу-ль-Хасан!" И  тот
подскочил к ковру и поцеловал его, а затем он встал перед халифом и ска-
зал: "Я здесь, о повели гель правоверных!" И халиф молвил: "Дай нам  ус-
лышать какиенибудь волнующие песни!" - "Слушаю и повинуюсь, о повелитель
правоверных!" - ответил Али, и затем он сказал кому-то из своих  прибли-
женных: "Приведи невольницпевиц!" И тот отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И
евнух скрылся на мгновение и пришел, и с ним было десять евнухов,  кото-
рые несли десять золотых скамеечек, и они поставили их,  и  после  этого
пришли десять невольниц, подобных незакрытым лунам или цветущим садам, и
на них была черная парча, а на головах у них были венцы из золота. И они
шли, пока не сели на скамеечки, и стали они петь  на  разные  напевы,  и
аль-Мамун взглянул на одну из невольниц и прельстился  ее  изяществом  и
прекрасной внешностью.
   "Как твое имя, о невольница?" - спросил он. И девушка ответила:  "Мое
имя Саджахи, о повелитель правоверных". - "Спой нам, о Саджахи", -  мол-
вил халиф. И невольница затянула напев и произнесла такие стихи:
   "Иду я, испуганный беседой с любимою,
   Походкою низкого, двух львов увидавшего.
   Покорность - мой меч, и сердце в страхе, влюблено? -
   Страшны мне глаза врагов, глаза соглядатаев.
   И к девушке я вхожу, что в неге воспитана,
   Похожей на лань холмов, дитя потерявшую".
   "Ты отлично спела, о невольница! - сказал халиф. - Чьи это стихи!"  -
"Амра ибн Мадикариба аз-Зубейдй, а песня - Мабада" [429], -  отвечала  не-
вольница. И аль Мамун, Абу-Иса и Али ибн Хишам выпили, а потом невольни-
цы ушли, и пришли еще десять невольниц, и на каждой из них  быля  шелко-
вые, йеменские материи, затканные золотом. И они  сели  на  скамеечки  и
стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на одну из невольниц, по-
добную лани песков, и спросил ее: "Как твое имя, о  невольница?"  И  не-
вольница отвечала: "Мое имя Забия, о повелитель  правоверных".  -  "Спой
нам, о Забия", - сказал аль-Мамун. И девушка защебетала устами и  произ-
несла такие два стиха:
   "Девы вольные, что постыдного не задумали -
   Как газелей в Мекке ловить их нам запретно.
   За речь нежную их считают все непотребными,
   Но распутничать им препятствует их вера".
   О А когда она окончила свои стихи, аль-Мамун сказал ей: "Твой дар  от
Аллаха..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Четыреста шестнадцатая ночь

   Когда же настала четыреста шестнадцатая ночь, она оказала: "Дошло  до
меня, о счастливый царь, что, когда  невольница  кончила  декламировать,
альМамун сказал ей: "Твой дар от Аллаха! Чьи это стихи?" -  "Джерира,  -
ответила девушка, - а песня - ибн Сурейджа" [430].
   И аль-Мамун и те, кто были с ним, выпили, и невольницы ушли. А  после
них пришли десять других невольниц, подобных  яхонтам,  и  на  них  была
красная парча, шитая золотом и украшенная жемчугом и драгоценными камня-
ми, и были они с непокрытыми головами. И они сели на скамеечки  и  стали
петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на невольницу среди них, подоб-
ную дневному солнцу, и спросил ее: "Как твое имя, о невольница?" -  "Мое
имя Фатии, о повелитель правоверных", - отвечала она. И халиф сказал ей:
"Спой нам, о Фатин". И она затянула напев и произнесла такие стихи:
   "Подари мне близость - ведь время ей пришло теперь,
   Достаточно разлуки уж вкусила я.
   Ты тот, чей лик все прелести собрал в себе,
   Но терпение я покинула, на него смотря,
   Я жизнь свою истратила, любя тебя,
   О, если бы за это мне любовь иметь!"
   "Твой дар от Аллаха, о Фатин! Чьи это стихи?" - спросил халиф. И  де-
вушка отвечала: "Ади ибн Зейда,  а  песня  -  древняя".  И  аль-Мамун  с
Абу-Исой и Ал и ибн Хишамом выпили. Затем эти невольницы ушли, и  пришли
после них десять других невольниц, подобные жемчужинам, и  была  на  них
материя, шитая червонным золотом, а стан их охватывали пояса, украшенные
драгоценными камнями. И невольницы сели на скамеечки и стали петь разные
песни. И аль-Мамун спросил одну из невольниц, подобную ветви  ивы:  "Как
твое имя, о невольница?" И девушка отвечала: "Мое имя Раша, о повелитель
правоверных". - "Спой нам, о Раша", - сказал халиф. И  девушка  затянула
напев и произнесла такие стихи:
   "Как ветвь, темноглазый, тоску исцелит,
   Газель он напомнит, коль взглянет на нас.
   Вино я пригубил" ладит его в честь,
   И чашу тянул я, пока он не лег,
   Со мною на ложе проспал он тогда,
   И тут я сказал: "Вот желанье мое!"
   "Ты отлично спела, о девушка, - воскликнул аль-Мамун, - прибавь нам!"
И невольница встала и поцеловала Землю меж рук халифа  и  пропела  такой
стих:
   "Она вышла взглянуть на пир тихо-тихо,
   В одеянье, пропитанном духом амбры",
   И аль-Мамун пришел от этого стиха в великий восторг, и, когда девушка
увидала восторг аль-Мамуна, она стала повторять напев с этим  стихом.  А
после этого аль-Мамун оказал: "Подведите Крылатую!" И хотел  садиться  и
уехать, и тут поднялся Аля ибн Хишам и сказал: "О  повелитель  правовер-
ных, у меня есть невольница, которую я купил за десять тысяч динаров,  и
она взяла все мое сердце. Я хочу показать ее повелителю правоверных. Ес-
ли она ему понравится и он будет ею доволен, она принадлежит ему, а  нет
- пусть послушает ее пение", - "Ко мне с нею!" -  воскликнул,  халиф,  и
вышла девушка, подобная ветви ивы, - у нее были глаза прельщающие и бро-
ви, подобные двум лукам, а на голове ее был венец из червонного  золота"
украшенный жемчугом и драгоценными камнями, под которым была  повязка  и
на повязке был выведен топазом такой стих:
   Вот джинния, у нее есть джинн, чтоб учить ее
   Искусству разить сердца из лука без тетивы.
   И эта невольница прошла, как блуждающая газель, и искушала она  бого-
мольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Четыреста семнадцатая ночь

   Когда же настала четыреста семнадцатая ночь, она сказала:  "Дошло  до
меня, о счастливый царь, что девушка прошла, как  блуждающая  газель,  и
искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на  скаме-
ечку.
   Когда аль-Мамун увидел ее, он  изумился  ее  красоте  и  прелести,  и
Абу-Иса почувствовал боль в душе, и цвет его лица пожелгел и вид его из-
менился.
   "О Абу-Иса, сказал ему аль-Мамун, - твой вид  изменился".  И  Абу-Иса
ответил: "О повелитель правоверных,  это  по  причине  болезни,  которая
иногда на меня нападает". - "Знал ли ты эту невольницу раньше?" -  спро-
сил это халиф. И Абу-Иса ответил: "Да, о повелитель правоверных, и разве
бывает сокрыт месяц?" - "Как твое имя, девушка?" - спросила аль-Мамун. И
невольница ответила: "Мое имя Куррат-аль-Айя, о повелитель правоверных!"
- "Спой нам, о Куррат-аль-Айн", - сказал халиф. И девушка пропела  такие
два стиха:
   "Вот уехали все возлюбленные ночью,
   Они тронулись с паломниками под утро,
   Раскинули палатки славы вокруг шатров
   И завесились занавескою парчовой".
   "Твой дар от Аллаха! - сказал ей халиф. - Чьи это стихи?"  И  девушка
ответила: "Адбиля аль-Хузаи, а песня Зарзура-младшего".
   И посмотрел на нее Абу-Иса, и слезы стали душить его, и удивились ему
люди, бывшие в помещении, а девушка повернулась к аль-Мамуну и  сказала:
"О повелитель правоверных, позволишь мне переменить слова?" -  "Пой  что
хочешь", - отвечал ей халиф. И она затянула  напев  и  произнесла  такие
стихи:
   "Когда лишь угоден ты, и друг твой с тобою хорош
   Открыто - так тайно будь вернее еще в любви.
   И сплетников речь ты разъясни - не случается,
   Чтоб сплетник не захотел влюбленного разлучить.
   Сказали: "Когда влюбленный близок к любимому,
   Наскучит он, а когда далек он - любовь пройдет".
   Лечились по-всякому, но все же нездоровы мы,
   И все же жить в близости нам лучше, чем быть вдали.
   Но близость домов помочь не может совсем тогда,
   Когда твой возлюбленный не знает к тебе любви".
   А когда она окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: "О повелитель  право-
верных..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Четыреста восемнадцатая ночь

   Когда же настала четыреста восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что, (когда Куррат-аль-Айн окончила эти  стихи,
Абу-Иса сказал: "О повелитель правоверных, выдав себя, мы находим отдых!
Позволишь ли ты мне ответить ей?" - "Да, говори ей что хочешь", -  отве-
тил халиф. И Абу-Иса удержал слезы глаз и произнес такие два стиха:
   "Я промолчал, не высказал любви я,
   И скрыл любовь от собственной души я.
   И если любовь в глазах моих увидят,
   То ведь луна светящая к ним близко".
   И взяла лютню Куррат-аль-Айн и затянула напев и пропела такие стихи:
   "Будь правдой все то, что утверждаешь,
   Надеждой бы ты не развлекался,
   И стоек перед девушкой бы не был,
   Что дивна по прелести и свойствам
   Но то, что теперь ты утверждаешь,
   Одних только уст слова - не больше".
   И когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи" Абу-Иса стал плакать,  ры-
дать, жаловаться и дрожать, и затем он поднял к ней голову  и,  испуская
вздохи, произнес такие стихи:
   "Одеждой скрыта плоть изнуренная,
   В душе моей забота упорная.
   Душа моя болезнью всегда больна,
   Глаза мои потоками слезы льют,
   И только лишь с разумным встречаюсь я,
   Тотчас меня за страсть бранит горько он.
   О господи, нет силы для этого!
   Пошли же смерть иль помощь мне скорую".
   Когда же Абу-Иса окончил эти стихи, Али ибн Хишам подскочил к его но-
ге и поцеловал ее и сказал: "О господин, внял Аллах твоей молитве и  ус-
лышал твои тайные речи, и согласен он на то, чтобы ты взял ее со всем ее
достоянием, редкостями и подарками, если нет у повелителя правоверных до
нее охоты. "Если бы у нас и была до нее охота, - сказал тогда аль-Мамун,
- мы бы, право, дали преимущество перед нами Абу-Исе и помогли бы ему  в
его стремлении".
   И потом аль-Мамун вышел и сел в Крылатую,  а  АбуИса  остался  сзади,
чтобы взять Куррат-аль-Айн. И он взял ее и уехал с нею в свое жилище,  и
грудь его расправилась.
   Посмотри же, каково благородство Али ибн Хишама!


Яндекс.Метрика