 |
|
Рассказывают также, - начала новую сказку Шахразада, - что был в
древние времена и минувшие века и годы один человек - купец, в земле
египетской, по имени Тадж-ад-дин, и был он из числа великих купцов и лю-
дей верных и благородных, но только он увлекался путешествиями во все
страны и любил ездить по степям, пустыням, равнинам и кручам, и морским
островам, ища дирхема и динара. И были у него рабы, невольники, слуги и
рабыни, и долго подвергал он себя опасностям, и терпел он в путешествиях
то, от чего седыми станут малые дети, и был он среди купцов того времени
богаче всех деньгами и прекраснее всех речами. Он обладал конями, и му-
лами, и верблюдами, двугорбыми и одногорбыми, и были у него кули, мешки
и товары, и деньги, и материи бесподобные - свертки тканей из Химса, ба-
альбекские одежды, куски шелкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы ин-
дийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы, турецкие
невольники, абиссинские слуги, румские рабыни и египетские прислужники,
и были мешки для его поклажи - шелковые, так как у него было много де-
нег. И был он редкостно красив, с гибкими движениями и, изгибаясь, вызы-
вал желание, как сказал о нем кто-то из описывающих его:
О, вот купец! Я видел - влюбленные
Сражались все из-за него в битве.
И молвил он: "Чего народ тут шумит?"
И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
А другой сказал, описывая его, и отличился, и выразил о нем желаемое:
О, вот купец! Для близости он пришел,
И взорами смутил он мне сердце.
И молвил он: "Чего ты смущаешься?"
И молвил я: "Из-за тебя, купчик!"
И был у этого купца ребенок мужского пола по имени Али Нур-ад-дин, и
был он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь
месяца, редкостно красивый и прекрасный, изящный в стройности и сораз-
мерности. И в один из дней этот мальчик сел, по обычаю, в лавке своего
отца, чтобы продавать и покупать, брать и отдавать, и окружили его сы-
новья купцов, и стал он между ними подобен луне средь звезд, с блистаю-
щим лбом, румяными щеками, молодым пушком и телом, точно мрамор, как
сказал о нем поэт:
"Опиши нас!" - рек красавец.
Молвил я: "Ты лучше всех!"
И сказал я слово кратко:
"Все прекрасно, знай, в тебе!"
А также сказал о нем один из описывающих его:
Вот родинка на поле его ланиты,
Как точка амбры на мраморной тарелке.
А взоров его меч тому вещает:
"Аллах велик!" - кто страсти не послушен.
И сыновья купцов пригласили его и сказали: "О Сиди Нур-ад-дин, мы хо-
тим сегодня погулять с тобой в такомто саду". И юноша ответил: "Я только
спрошусь у отца: я могу пойти лишь с его позволения". И когда они разго-
варивали, вдруг пришел его отец, Тадж-ад-дин, и его сын посмотрел на не-
го и сказал: "О батюшка, дети купцов приглашают меня погулять с ними в
таком-то саду. Позволишь ли ты мне это?" - "Да, о дитя мое", - ответил
Тадж-ад-дин. И затем он дал сыну немного денег и сказал: "Отправляйся с
ними".
И дети купцов сели на ослов и мулов, и Нур-ад-дин тоже сел на мула и
отправился с ними в сад, где было все, что желательно душе и услаждает
очи. Там были высокие колонны и строения, уходящие ввысь, и были у сада
сводчатые ворота, подобные портику во дворце, и лазоревые ворота, подоб-
ные вратам райских садов, привратника которых звали Ридван, а над ними
было сто палок с виноградными лозами всевозможных цветов: красных, по-
добных кораллам, черных, точно носы негров, и белых, как голубиные яйца.
И были там сливы, гранаты и груши, абрикосы и яблоки - все это разных
родов и разнообразных цветов, купами и отдельно..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят четвертая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что дети купцов, войдя в сад, увидели
в нем полностью все, чего желают уста и язык, и нашли там и разноцветный
виноград, кучами и отдельно, как сказал о нем поэт:
Виноград вот, а вкус его - вкус напитка,
Цветом мрачен и ворону он подобен.
Средь листвы своей вырос он, и ты видишь -
Пальцам женщин подобен он в темной краске.
И сказал о нем также другой поэт:
Вот лозы - с палочек своих свисая,
Они меня напомнят худобою.
Напомнят они мед и воду в кружке
И, бывши суслом, обратятся в вина.
И потом юноши пришли к беседке в саду и увидели Ридвана, привратника
сада, который сидел в этой беседке, точно он, Ридван, - страж райских
садов. И они увидели, что на этой беседке написаны такие стихи:
Аллах, напои тот сад, где кисти свисают вниз,
И ветки, упившись сильно, с ними склоняются.
Когда ж заплясать заставит ветки рука ветров"
Украсит их дождь с небес жемчужными точками.
А внутри беседки они увидели такие написанные стихи:
Войдем с тобой, приятель, в прекрасный сад -
Заботы ржу снять сможет он с сердца нам.
Там ветерок, идя, запинается,
И все цветы в руках улыбаются.
И были в этом саду плоды разнообразные и птицы всех родов и цветов:
вяхири, соловьи, певчие куропатки, горлинки и голуби, что воркуют на
ветвях, а в каналах его была вода текучая, и блистали эти потоки цветами
и плодами услаждающими, подобно тому, как сказал поэт:
Ветерок в ветвях пролетел его, и сходство есть
В них с красавицей, что в одежде пышной качается.
А ручьи его нам мечи напомнят, коль вынут их
Руки витязей из теснины ножен, хранящих их.
И также сказал о нем поэт:
Под ветвями струй протянулся ток, и вечно он
Отражает образ прекрасный их в глубине своей.
Но, смекнувши, ветер из ревности полетел к ветвям,
И сейчас же их от сближения отклонил он с ним.
А на деревьях в этом саду было каждого плода по паре, и были в нем
гранаты, похожие на кайраванские шарики, как сказал поэт и отличился:
Вот гранаты с тончайшей кожей; сходны
С грудями девы, выступят коль округло.
Когда очистишь их, они покажут
Нам яхонты, смущающие рассудок.
А также сказал о них поэт:
О круглая! Всякому, кто к ней в глубину проник,
Покажет она рубины в складках из Абкара.
Гранат! Я его сравнил, когда увидал его
С грудями невинных дев иль с мраморным куполом.
Больного в нем исцеленье, здравие для него,
О нем изречение пророка пречистого.
О нем говорит Аллах - высоко возвышен он! -
Слова столь глубокие в писанье начертанном.
И были в этом саду яблоки - сахарные, мускусные и даманийские, оше-
ломляющие взор, как сказал о них поэт:
Вот яблоко двух цветов - напомнит смотрящему
Любимого с любящим ланиты, что встретились.
На ветке они блестят, в чудесном несходные.
Один из них темен, а другой - в нем сияние.
Обнялись они, и вдруг доносчик их испугал:
Один покраснел, смутясь, другой побледнел в тоске.
И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна и
Айн-Таба, и сказал о них поэт:
Вот абрикос миндальный - как влюбленный он,
Когда пришел любимый и смутил его.
А влюбленного в нем довольно качеств, поистине:
Лицом он желт, и разбито сердце всегда его.
И сказал о них другой и отличился:
Взгляни на абрикос ты: цветы его -
Сады, чей блеск глаза людей радует.
Как яркие светила, блестят они,
Гордятся ветки блеском их средь листвы.
И были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от
недугов и отводящий от головы желчь и головокружение, а смоквы на ветвях
- красные и зеленые - смущали разум и взоры, как сказал о них поэт:
И мнится, что смоквы, когда видно в них белое
И вместе зеленое среди листвы дерева, -
То румов сыны на вышках грозных дворцов стоят,
Когда опустилась ночь, и настороже они.
А другой сказал и отличился:
Привет наш смоквам, что пришли
На блюде в ровных кучках к нам,
Подобны скатерти они,
Что свернута, хоть нет колец.
А другой сказал и отличился:
Насладись же смоквой, прекрасной вкусом, одетою
Дивной прелестью и сближающей внешность с сущностью.
Вкушая их, когда ты их попробуешь,
Ты ромашки запах, вкус сахара почувствуешь
Когда же на подносы высыпают их,
Ты шарам из шелка зеленого уподобишь их.
А как прекрасны стихи кого-то из поэтов:
Сказали они (а любит сердце мое вкушать
Другие плоды, не те, что им так приятны):
"Скажи, почему ты любишь смокву?" И молвил я:
"Один любит смоквы, а другой - сикоморы".
Но еще лучше слова другого:
Мне нравится смоква лучше всяких других плодов,
Доспеет когда, листвой обвившись блестящей.
Она -как молящийся, а тучи над ним дождят,
И льют своих слез струи, страшатся Аллаха.
И были в этом саду груши - тирские, алеппские и румские, разнообраз-
ных цветов, росшие купами и отдельно..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят пятая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда пришли в сад, уви-
дали там плоды, которые мы упомянули, и нашли груши тирские, алеппские и
румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно, желтые и зеле-
ные, ошеломляющие взор. И поэт сказал о них:
Порадуйся же груше ты! Цвет ее
Подобен цвету любящих - бледен оп.
Сочтешь ее за деву в плаще ее,
Лицо свое завесой закрывшую.
И были в этом саду султанийские персики разнообразных цветов, желтые
и красные, как сказал о них поэт:
И кажется, что персики в их саду,
Когда румянцем ярким покроются,
Подобны ядрам золота желтого,
Которых кровью алой покрасили.
И был в этом саду зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердце-
вину пальмы, а косточка его - под тремя одеждами, творением владыки ода-
ряющего, как сказал поэт:
Одежды есть три на теле нежном и сладостном,
Различен их вид - они владыкой так созданы.
Грозят они смертью телу ночью и каждый день,
Хотя заключенный в них и не совершил греха.
А другой сказал и отличился:
Миндаль ты не видишь разве, коли средь ветвей
Покажет его рука закутавшейся?
Очистив его, мы видим сердце его -
С жемчужиной оно схоже в раковине.
Но еще лучше сказал другой:
Зеленый как красив миндаль!
Ведь самый меньший руку нам
Наполнит! Волоски на нем -
Как безбородого пушок.
А сердце миндаля найдешь
И парным и единым ты.
И как жемчужина оно,
Что в изумруд заключена.
А другой сказал и отличился:
Подобного глаза мои не видели
Миндалю красой, как распустятся цветы на нем.
Голова его сединой сверкает блестящею,
Когда вырос он, а пушок его еще зелен все.
И был в этом саду боярышник разнообразной окраски, купами и отдельно,
и сказал о нем кто-то из описывавших такие стихи:
Взгляни на боярышник, на ветках нанизанный,
Чванливо, как абрикос, гордится он на сучках.
И кажется желтизна его смотрящим подобною
Бубенчикам, вылитым из яркого золота.
А другой сказал и отличился:
Вот сидра дерево блещет
Красой иной каждодневно,
И ягоды между листьев,
Когда предстанут пред взором, -
Бубенчики золотые,
Повешенные на ветках.
И были в этом саду померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт,
от любви обезумевший:
Он красен, в ладонь размером, горд в красоте своей,
Снаружи его огонь, а внутренность - чистый снег,
Но дивным сочту я снег, не тающий близ огня,
И дивным сочту огонь, в котором нет пламени.
А кто-то сказал и отличился"
Вот дерево померанца. Мнится, плоды его,
Предстанут когда они глазам проницательных, -
Ланиты прекрасных жен, убравшихся для красы
В дни праздника и одетых в платья парчовые.
А другой сказал и отличился;
Скажу - померанцев рощи, веет коль ветерок
И ветви под тяжестью плодов изогнулись,
Подобны щекам, красой блестящим, когда в часы
Привета приблизились к ним щеки другие,
А другой сказал и отличился:
Оленя попросили мы: "Опиши
Ты этот сад и в нем померанцы нам".
И молвил он: "Ваш сад - мой лик, а сорвал
Кто померанец, тот сорвал жар огня".
И были в этом саду лимоны, цветом подобные золоту, и спустились они с
высочайшего места и свешиваются на ветвях, подобные слиткам золота, и
сказал о них порт, безумно влюбленный:
Не видишь ли рощи ты лимонной, что вся в плодах?
Склонились когда, страшна им гибель грозящая.
И кажется нам, когда пронесся в них ветерок,
Что ветви нагружены тростями из золота "
И были в этом саду лимоны с толстой кожей, спускавшиеся с ветвей сво-
их, точно груди девушек, подобных газелям, и был в них предел желания,
как сказал о них и отличился поэт:
Прекрасный я увидал лимон средь садов сейчас.
На ветках зеленых, - с девы станом сравню я их.
Когда наклоняет ветер плод, он склоняется,
Как мячик из золота на палке смарагдовой.
И были в этом саду сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные ку-
риным яйцам; и желтизна их - украшение плодов, а запах их несется к сры-
вающему, как сказал кто-то из описывающих:
Не видишь ли лимон - когда явится,
Влечет к себе все очи сияньем
И кажется куриным яйцом он нам,
Испачканным рукою в шафране
И были в этом саду всякие плоды, цветы и зелень и благовонные расте-
ния - жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза, во всевозможных видах
своих, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всяких сортов. И
это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов:
когда входил в него больной, он выходил оттуда, как ярый лев. И не в си-
лах описать его язык, таковы его чудеса и диковинки, которые найдутся
только в райских садах; да и как же нет, если имя его привратника - Рид-
ван! Но все же между этими двумя садами - различие.
И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив,
под одним из портиков в саду и посадили Нур-ад-дина посредине порти-
ка..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под порти-
ком, посадили Нур-ад-дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и
он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из
беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были на-
писаны такие стихи:
Вот веер навевает ароматы,
Подобные духам, в минуту счастья.
Всегда ведет тот благовонный запах
К лицу того, кто славен, благороден.
А потом юноши сняли бывшие на них тюрбаны и одежды и сели, и начали
разговаривать и беседовать, соединяя друг с другом концы слов, и каждый
из них вглядывался в Нур-ад-дина и смотрел на красоту его облика. И ког-
да они спокойно просидели некоторое время, приблизился к ним черный раб,
на голове которого была кожаная скатерть для кушанья, уставленная сосу-
дами из хрусталя, так как один из сыновей купцов наказал перед уходом в
сад своим домашним, чтобы они прислали ее. И было на этой скатерти то,
что бегает, и летает, и плавает в морях, - ката, перепелки, птенцы голу-
бей и ягнята и наилучшая рыба. И когда эту скатерть положили перед юно-
шами, они подошли к ней и поели вдоволь, и, окончив есть, они поднялись
от трапезы и вымыли руки чистой водой и мылом, надушенным мускусом, а
потом обсушили руки платками, шитыми шелком и золотыми нитками. И они
подали Нур-ад-дину платок, обшитый каймой червонного золота, и он вытер
руки, а потом принесли кофе, и юноши выпили сколько кому требовалось и
сели за беседу.
И вдруг садовник того сада ушел и вернулся с корзинкой, полной роз, и
спросил: "Что вы скажете, господа паши, о цветах?" И кто-то из сыновей
купцов сказал: "В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказыва-
ются". - "Да, - ответил садовник, - но у нас в обычае давать розы только
за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть скажет какие-нибудь
стихи, подходящие к месту". А сыновей купцов было десять человек, и один
из них сказал: "Хорошо! Дай мне, и я скажу тебе стихи, подходящие к мес-
ту". И садовник дал ему пучок роз, и юноша взял его и произнес такие
стихи:
"Для роз у меня есть место,
Они не наскучат вечно.
Все прочие цветы - войско,
Они же - эмир преславный.
Как нет его, так гордятся,
Но явится - и смирятся".
Потом садовник подал пучок роз второму, и тот взял его и произнес та-
кое двустишие:
"Вот тебе роза, о мой господин,
Мускус напомнит дыханье ее.
То дева - влюбленный ее увидал,
И быстро закрылась она рукавом".
И потом садовник подал пучок роз третьему, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Прекрасные розы! Сердце счастливо, видя их,
А запах напомнит нам о недде хорошем.
И обняли ветки их с восторгом своей листвой,
И словно целуют их уста неразлучно".
Потом садовник подал пучок роз четвертому, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Не видишь ли роз куста, в котором явились нам
Столь дивные чудеса, на ветках висящие?
Они - как бы яхонты, везде окруженные
Кольцом изумрудов, с ярким золотом смешанных".
Потом садовник подал пучок роз пятому, и тот взял его и произнес та-
кое двустишие:
"Изумруда ветви плоды несут, и видимы
Плоды на них, как слитки золотые.
И как будто капли, что падают с листвы ветвей, -
То слезы томных глаз, когда заплачут".
Потом садовник подал пучок роз шестому, и тот взял его и произнес та-
кое двустишие:
"О роза-все дивные красоты в ней собраны,
И в ней заключил Аллах тончайшие тайны.
Подобна она щекам возлюбленного, когда
Отметил их любящий при встрече динаром".
Потом садовник подал пучок роз седьмому, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Вопрошал я: "Чего ты колешься, роза?
Кто коснется шипов твоих, тут же ранен".
Отвечала: "Цветов ряды - мое войско,
Я султан их и бьюсь шипом, как оружьем".
Потом садовник подал пучок роз восьмому, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Аллах, храни розу, что стала желта,
Прекрасна, цветиста и злато напомнит,
И ветви храни, что родили ее
И нам принесли ее желтые солнца".
Потом садовник подал пучок роз девятому, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Желтых роз кусты - влечет всегда прелесть их
К сердцу любящих ликованье и радости.
Диво дивное этот малый кустик - напоен он
Серебром текучим, и золото принес он нам".
Потом садовник подал пучок роз десятому, и тот взял его и произнес
такое двустишие:
"Ты видишь ли, как войско роз гордится
И желтыми и красными цветами?
Для розы и шипов найду сравненье:
То щит златой, и в нем смарагда стрелы".
И когда розы оказались в руках юношей, садовник принес скатерть для
вина и поставил между ними фарфоровую миску, расписанную ярким золотом,
и произнес такие два стиха:
"Возвещает заря нам свет, напои же
Вином старым, что делает неразумным,
Я не знаю - прозрачна так эта влага, -
В чаше ль вижу ее, иль чашу в ней вижу"
Потом садовник этого сада наполнил и выпил, и черед сменялся, пока не
дошел до Нур-ад-дина, сына купца Тадж-ад-дина. И садовник наполнил чашу
и подал ее Нур-ад-дину, и тот сказал: "Ты знаешь, что это вещь, которой
я не знаю, и я никогда не пил этого, так как в нем великое прегрешенье и
запретил его в своей книге всевластный владыка". - "О господин мой
Нур-ад-дин, - сказал садовник сада, - если ты не стал пить вино только
из-за прегрешения, то ведь Аллах (слава ему и величие!) великодушен,
кроток, всепрощающ и милостив и прощает великий грех. Его милость вмеща-
ет все, и да помилует Аллах кого-то из поэтов, который сказал:
Каким хочешь будь - Аллах поистине милостив,
И коль согрешишь, с тобой не будет дурного.
Лишь два есть греха, и к ним вовек ты не подходи;
Приданье товарищей [626] и к людям жестокость".
А потом один из сыновей купцов сказал: "Заклинаю тебя жизнью, о гос-
подин мой Нур-ад-дин, выпей этот кубок!" И подошел другой юноша и стал
заклинать его разводом, и другой встал перед ним на ноги, и Нур-аддин
застыдился и взял у садовника кубок и отпил из него глоток, но выплюнул
его и воскликнул: "Оно горькое!" И садовник сказал ему: "О господин мой
Нур-ад-дин, не будь оно горьким, в нем не было бы этих полезных свойств.
Разве ты не знаешь, что все сладкое, что едят для лечения, кажется вку-
шающему горьким, а в этом вине - многие полезные свойства и в числе их
то, что оно переваривает пищу, прогоняет огорчение и заботу, прекращает
ветры, просветляет кровь, очищает цвет лица и оживляет тело. Оно делает
труса храбрым и усиливает решимость человека к совокуплению, и если бы
мы упомянули все его полезные свойства, изложение, право, бы Затянулось.
А кто-то из поэтов сказал:
Я пил и прощением Аллаха был окружен,
Недуги свои лечил я, чашу держа у губ.
Смутили меня - я знал греховность вина давно -
Аллаха слова, что в нем полезное для людей".
Потом садовник, в тот же час и минуту, поднялся на ноги и, открыв од-
ну из кладовых под этим портиком, вынул оттуда голову очищенного сахару
и, отломив от нее большой кусок, положил его в кубок Нур-ад-дина и ска-
зал: "О господин мой, если ты боишься пить вино из-за горечи, выпей его
сейчас, - оно стало сладким". И Нур-ад-дин взял кубок и выпил его, а по-
том чашу наполнил один из детей купцов и сказал: "О господин мой
Нур-ад-дин, я твой раб!" И другой тоже сказал: "Я один из твоих слуг". И
поднялся третий и сказал: "Ради моего сердца!" И поднялся еще один и
сказал: "Ради Аллаха, о господин мой Нур-ад-дин, залечи мое сердце". И
все десять сыновей купцов не отставали от Нур-ад-дина, пока не заставили
его выпить десять кубков - каждый по кубку.
А нутро у Нур-ад-дина было девственное - он никогда не пил вина
раньше этого часа - и вино закружилось у него в мозгу, и опьяненье его
усилилось. И он поднялся на ноги (а язык его отяжелел, и речь его стала
непонятной) и воскликнул: "О люди, клянусь Аллахом, вы прекрасны и ваши
слова прекрасны, и это место прекрасно, но только в нем недостает хоро-
шей музыки. Ведь сказал об этом поэт такие два стиха:
Пусти его вкруг в большой и малой чаше,
Бери его из рук луны лучистой.
Не пей же ты без музыки - я видел,
Что даже конь не может пить без свиста".
И тогда поднялся юноша, хозяин сада, и, сев на мула из мулов детей
купцов, скрылся куда-то и вернулся. И с ним была каирская девушка, по-
добная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой
миске, или газели в пустыне, и лицо ее смущало сияющее солнце: с чарую-
щими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными
зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью, как слоновая кость,
втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и
бедрами, как сирийские таблицы, а между ними была вещь, подобная ко-
шельку, завернутому в кусок полотна. И поэт сказал о ней такие стихи:
И если б она явилась вдруг многобожникам,
Сочли бы ее лицо владыкой, не идолом.
А если монаху на востоке явилась бы,
Оставил бы он восток, пошел бы на запад оп.
А если бы в море вдруг соленое плюнула,
То стала б вода морская от слюны сладкою.
А другой сказал такие стихи:
Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она,
Как лань, что поймала львят, расставивши сети,
Ее осенила ночь в прекрасных кудрях ее
Палаткою из волос, без кольев стоящей.
На розах щеки ее огонь разжигается
Душою расплавленной влюбленных и сердцем,
Когда бы красавицы времен ее видели,
То встали б и крикнули: "Пришедшая лучше!"
А как прекрасны слова кого-то из портов:
Три вещи мешают посетить нас красавице -
Страшны соглядатаи и злые завистники:
Сияние лба ее, ее украшений звон
И амбры прекрасной залах в складках одежд се.
Допустим, что лоб закрыть она б рукавом могла
И снять украшения, но как же ей с потом быть?
И эта девушка была подобна луне, когда она становится полной в четыр-
надцатую ночь, и было на ней синее платье и зеленое покрывало над блис-
тающим лбом, и ошеломляла она умы и смущала обладателей разума..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят седьмая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что садовник того сада привел юношам
девушку, о которой мы говорили, что она до предела красива, прелестна,
стройна станом и соразмерна, и как будто о ней хотел сказать поэт:
Вот явилась в плаще она голубом к нам,
Он лазурным, как неба цвет, мне казался.
И, всмотревшись, увидел я в той же одежде
Месяц летний, сияющий зимней ночью.
А как прекрасны и превосходны слова другого:
Плащом закрывшись, пришла она. Я сказал: "Открой
Нам лицо твое, светоносный месяц, блестящее".
Она молвила: "Я боюсь позора!" Сказал я: "Брось!
Переменами дней изменчивых не смущайся ты!"
Красоты покров подняла она с ланит своих,
И хрусталь закапал на яхонты горящие.
И решил коснуться устами я щеки ее,
Чтоб тягаться с ней в день собрания мне не выпало
И чтоб первыми среди любящих оказались мы,
Кто на суд пришел в воскресенья день к богу вышнему.
И тогда скажу я: "Продли расчет и заставь стоять
Ты подольше нас, чтоб продлился взгляд на любимую!"
И юноша-садовник сказал девушке: "Знай, о владычица красавиц и всех
блистающих звезд, что мы пожевали твоего прихода в это место только для
того, чтобы ты развлекала этого юношу, прекрасного чертами, господина
моего Нур-ад-дина. И он не приходил к нам в это место раньше сегодняшне-
го дня". - "О, если бы ты мне сказал об этом раньше, чтобы я принесла
то, что у меня есть!" - воскликнула девушка. "О госпожа, я схожу и при-
несу тебе это", - сказал садовник. И девушка молвила: "Делай как тебе
вздумалось!" - "Дай мне что-нибудь, как знак", - сказал садовник. И де-
вушка дала ему платок.
И тогда садовник быстро ушел и отсутствовал некоторое время, а потом
вернулся, неся зеленый мешок из гладкого шелка, с двумя золотыми подвес-
ками. И девушка взяла мешок у садовника и развязала его и вытряхнула, и
из него выпало тридцать два кусочка дерева, и девушка стала вкладывать
кусочки один в другой, мужские в женские и женские в мужские, и, обнажив
кисти рук, поставила дерево прямо, и превратилось оно в лютню, полиро-
ванную, натертую, изделие индийцев. И девушка склонилась над ней, как
мать склоняется над ребенком, и пощекотала ее пальцами руки, и лютня
застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она
виды, что напоили се, и землю, на которой она выросла и воспиталась. И
вспомнила она плотников, которые ее вырубили, и лакировщиков, что покры-
ли ее лаком, и купцов, которые ее доставили, и корабли, что везли ее, и
возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось,
что девушка спросила ее об этом, и она ответила языком обстоятельств,
произнося такие стихи:
"Была прежде деревом, пристанищем соловьев,
И ветви я с ними наклоняла свои в тоске.
Они на мне плакали, я плач их переняла,
И тайну мою тот плач теперь сделал явною.
Безвинно меня свалил на землю рубящий лес,
И сделал меня он лютней стройной, как видите.
Но только удар о струны пальцев вещает всем,
Что страстию я убита, ею пытаема.
И знай, из-за этого все гости застольные,
Услышав мой плач, пьянеют, в страсти безумствуют.
И вышний владыка их сердца умягчил ко мне,
И стали на высшие места возвышать меня,
Мой стан обнимает та, кто выше других красой,
Газель черноглазая с истомными взорами.
И пусть Аллах бдительный нас с нею не разлучит,
И пусть не живет влюбленный, милых бросающий".
И потом девушка немного помолчала, и положила лютню на колени, и
склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком. И потом она удари-
ла по струнам на много ладов, и вернулась к первому ладу, и произнесла
такие стихи:
"О, если б влюбленного, свернув, посетили,
То тяжесть с него любви они бы сложили.
И вот соловей в кустах с ним перекликается,
Как будто влюбленный он, а милый далеко.
Проснись же и встань - ведь ночь сближения лунная,
И мнится, в миг близости сияют нам зори,
Сегодня завистники небрежны, забыв о нас,
И струны к усладам нас с тобой призывают.
Не видишь ты, для любви здесь четверо собраны:
То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш.
Сегодня для радости собрались здесь четверо:
Влюбленный, прекрасный друг, динар и напиток.
Бери же ты счастье в жизни-радости ведь ее
Исчезнут; останутся лишь слухи и вести".
И Нур-ад-дин, услышав от девушки эти стихи, посмотрел на нее оком
любви и едва мог владеть своей душой от великой к пей склонности, и она
тоже, так как она посмотрела на всех собравшихся сыновей купцов и на
Нурад-дина и увидела, что он среди них - как луна среди звезд, ибо он
был мягок в словах, и изнежен, и совершенен по стройности, соразмернос-
ти, блеску и красоте - нежнее ветерка и мягче Таснима, и о нем сказаны
такие стихи:
Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я,
И стрелами глаз, колдовством его оперенными,
Нежной гибкостью и стрелою взоров клянусь его,
Белизной чела, чернотой волос поклянуся я,
И бровями, что прогоняют сон от очей моих,
И со мной жестоки в запретах и в повелениях;
Скорпионами, что с виска ползут, поклянусь его,
И спешат убить они любящих, разлучая с ним;
Розой щек его и пушка я миртой клянуся вам,
И кораллом уст и жемчугом зубов его,
Стройной ветвью стана, плоды принесшей прекрасные.
То гранат, взрастивший плоды свои на груди его.
Поклянусь я задом, дрожащим так, коль он движется,
Иль покоен он, и тонкостью боков его;
И одежды шелком, и легким нравом клянусь его,
И всей красой, которой обладает он.
Веет мускусом от его дыханья прекраснейшим,
Благовонье ветра напоено ароматом тем,
И также солнце светящее не сравнится с ним,
И луна обрезком ногтей его нам кажется..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
|
